Ты не мой Boy 2 - Янка Рам

локонами, короной, блёстками на лице и с волшебной палочкой в руках. На конце палочки — звезда, оформленная голубым лебяжьим пухом. Фея, феей, если не знать, что злыдень. Даже на щечках ямочки.

— Чо сидишь?

— Дышу…

— Зачем все такое чёрное? — тыкает мне волшебной палочкой в грудную мышцу.

— Там картинки неприличные были. Пришлось забить.

— А что там было?

— Тут череп с сигаретой. А тут тетка голая.

— А вот тут была… — тыкает мне в скулу. — Сердечко. Где?

Теперь там шрам.

— Свёл лазером. Выжгли короче.

— Зачем?

— Разонравилась… — пожимаю плечами.

— А это что за дырка? — тыкает в печень.

— А это я такой как ты был. Меня одного дома оставили, а я с лестница упал и напоролся на кованный пик стальной от камина. Чуть не умер. Операцию делали…

— А мама где была?

— А мамы у меня не было. Бабушка была. Потом умерла…

— Так ты сиротка? — смотрит с сочувствием.

Фыркаю от смеха.

— Нет. Отец-то есть у меня.

— А хочешь булочку с грусникой?

— С грусникой?.. Очень хочу. Грусника — это моя любимая ягода.

— Правда?

— Угу…

— А тут мама напекла, они ещё горячие.

Вытаскивает из новогоднего пакета коробочку, обернутую полотенцем. Разворачивает, там фольга. Открывает…

Оу… Запах-то какой!

Сглатываю слюну.

В коробочке маленькие булочки-розочки. Утыканные потекшей брусникой и залитые сверху сгущенкой.

— Ешь… — повелевает мне Мила.

Ем… Вкусно!! Горячие.

— А ты чего здесь делаешь?

— А у нас утренник был… Папа потом к себе забрал. Мамы дома нет. А мне тоже дома одной нельзя… — присаживается рядом, машет ногами в валенках. — Я пакостная.

Сижу поедаю сочные крохотные булочки.

— Чего там напакостила? Рассказывай…

— Последний раз?

— Ну, давай, последний.

— Папе надо было ехать тогда на смотр.

— Парадный смотр?

— Ага…

— У нас под крышей голуби живут. Я хотела их приманить на балкон.

Поднимается с дивана и красиво вышагивает, изящно взмахивая палочкой.

— Взяла крупу, хлебушек… Насыпала. Голуби прилетели и забили весь балкон.

— Тоже мне пакость, подумаешь.

Малышкина останавливается напротив меня.

Наставляет на меня с свою волшебную палочку.

— А у папы на балконе китель висел для парада. И они его весь… о-бо-сра-ли! — удрученно и брутально выдает эта воздушная фея.

Пережеванная булка встаёт в горле. И лезет во все места, кроме положенного. Давлюсь булкой, смехом и кашлем. Из глаз брызгают слезы.

А-а-а-а!! Давясь, кашляя и хрюкая от хохота залетаю в мед кабинет. Под обескураженным взглядом коновала откашливаюсь, умываюсь и запиваю булки холодной водой из под крана.

— Ты чего ржёшь, Корниенко?! — распахивает он глаза. — Я же сказал — дышать глубоко!

— Извините, товарищ лейтенант… — не в силах перестать угорать кое-как выдавливаю из себя.

— Придурок! Иди, дыши!! Весь взвод тебя ждёт!

Задыхаясь, вываливаюсь в рекреацию. Встречаюсь взглядом с Малышкиным. Представляю его на параде в том самом нарядном кителе. Сжимаю челюсти, чтобы не ржать.

— Я не понял, Корниенко, — смотрит он на коробочку. — Ты что все мои булки слупил?!

— Так… юная барыня кормила, нам холопам сопротивляться не пристало…

— Мила!

— Мама сказала, сироток надо угощать!

— У этой «сиротки» рацион 4000 килокалорий в сутки!

— Кило….. А может они невкусные эти ваши кило… — фырчит Мила.

Вот, даже мелочь понимает!

— Так! В кабинет! — рыкает он на нее. — Корниенко — за мной.

Заводит меня к коновалу.

Складывает руки на груди. Пока тот крепит присоски, строго смотрит мне в глаза.

— Про меня чтобы думал, понял, ущербный?.. А не про то, что обычно.

— Да я и так практически про вас, — признаюсь я.

Прибор пикает. Я стараюсь не думать о Полине. Но работает наоборот.

А вот не будет она там ни с кем мне на зло… Это только я, ущербный, так могу. Ей это не надо. У нее всё будет красиво…

— Ну что там, лейтенант?

— Нарушение сердечного ритма…

— Вот ты, уродец, — рассерженно пинает капитан по кушетке. — На кухню, короче, дуй. В наряд. Никаких тебе маршей…

Даже здесь меня моя Малышечка хранит и спасает.

Глава 2 — Медаль

Что у нас сегодня на обед? Бросаю взгляд в меню.

Вау… Да это ж картошка с тушёнкой! И гречка… с тушёнкой. Неожиданно. Никогда не было и вот опять!

— Нож в зубы, Корниенко и рыдать, — рычит на меня «шеф».

Забираю ведёрко с луком. Ухожу подальше…

Бля… Руки теперь будут вонять, хоть мой, хоть не мой.

— Двигайся… — присаживаюсь рядом с салагой.

Повар ставит перед пацаном ведро с картошкой. Парочка картошин, вывалившись, укатывается в проход.

— Давай, поменяемся?

Картошку я умею чистить даже во сне. Дозировка — ведрами.

— Забирай… — равнодушно.

Смотрит в одну точку. Механически чистит лук как картошку, пытаясь пластом снять кожуру.

Рука соскальзывает, режется. Не замечая продолжает чистить. Пачкает кровью луковицу.

Не ну я все понимаю, сам такой. Но есть бульон с человеческой кровью я точно не хочу.

— Э, дружище… Завис?

Опускает взгляд. Разжимает пальцы. Лук и нож падают в ведро.

Сидит, тупит.

— Случилось у тебя чего? — поглядывая на него искоса

— Случилось…

— Что?

— Да что говорить? Случилось и случилось…

— Зря… Может, я — Золотой Рыб. Хоба и разрулю, — вяло пожимаю плечами.

Невесело усмехается.

— Давай уже — вещай.

— Девочка там у меня осталась…

— Ты не одинок в своем горе.

— Мы поссорились. А там кент вокруг нее один землю пашет — старше, на тачке и самое главное — он там, рядом, а я тут.

— Сочувствую. Хорошая девочка?

— Хорошая.

— Дождется. Скоро выхи.

— Скоро выхи. А у меня два наряда на выхи. И телефон комвзвода забрал. И я ебнул с дуру, что она может считать себя свободной, когда ссорились.

— Мда… Опрометчиво! Букет ей закажи. Телефон помнишь ее?

— Ну, конечно.

Оглядываюсь, чтобы никто не смотрел в нашу сторону. Достаю телефон.

— Диктуй!

— Зачем это?..

— Диктуй, говорю, пока я добрый!

Подглядывает, как я в приложении заказываю корзину с пионами, зеленью и фирменным шоколадом.

— У меня нет столько денег, ты что?..

— За счёт Золотой рыбки, успокойся. Что пишем на открытке?

— Не знаю…

— Хм… — зависаю.

Пальцы сами пишут…

«Извини меня, пожалуйста, малыш. Я — кретин… Мыслями я всегда с тобой. Люблю. Очень скучаю…»

Отправляю, оплачиваю…

— Ну вот и всё.

Сложно тебе было, Корниенко, кретин ты ущербный, что-то человеческое написать Полине?

Очень сложно… Я бы и сказать не смог ничего человеческого. Одна была надежда на неё.

— Чего я тебе должен?

— Ничего.

— Как так?

— Ну вот так. Ничего не должен. Лук вот вместо меня почисти. Ненавижу, когда руки им воняют.

— Спасибо… — растерянно смотрит на меня пацан, тянет руку. — Серёга…

— Дэн.

— Обращайся, Дэн, если