Спаситель и сын. Сезон 6 - Мари-Од Мюрай

– Не сомневаюсь.

– Вы ведь соблюдаете профессиональную тайну?

Жово кивнул. Спаситель всех достал своей профессиональной тайной, тайн этих заперто тут в четырех стенах до черта.

– Скажу сразу, что хочу сохранить анонимность.

– Назовись любым именем, как в легионе, – посоветовал Жово.

Незнакомец взглянул на Жово с недоумением.

– Когда поступаешь в легион, называешь имя какое хочешь, и все счета по нулям.

– А-а, вот какой легион вы имеете в виду, а я подумал про Почетный.

– Можете без фамилии, только имя. Месье Роже, например.

– Неужели? – ошеломленно спросил гость.

Почему психолог предложил ему имя деда? Сработало подсознание? Снизошло озарение? Или он все-таки его узнал?

Не зная, как продолжить разговор, гость внимательно огляделся, пытаясь понять, что было в этой комнате в его детстве. Неужели столовая? Потом вспомнил, что давно стал важной персоной, начальником, хозяином. И недовольно нахмурился.

– Что ж, – заговорил он, – начнем работать? Много времени я вам уделить не смогу.

– Я тем более, – отозвался Жово, зная, что до восьми должен смыться.

Поскольку «месье Роже» не ответил ему на вопрос, что не дает ему спать, он вернулся к теме сна:

– Сон нужен.

Любая фраза: «морковь полезна для кожи», «мозоли ноют от сырости», произнесенная замогильным голосом Жово, непременно произвела бы впечатление.

– Конечно, нужен, – признал месье Роже с благодарностью. – Жена уговаривает меня полечиться от бессонницы в больнице.

– У меня был знакомый в Тонкине, засыпал на полуслове. Чпок, и дрыхнет.

Странный психолог все больше смущал пациента, и он вгляделся в него попристальнее: высоченный старик с седыми волосами и глазами удивительной синевы. Костистое лицо, обтянутое кожей, казалось маской.

– Да, проблемы со сном мне сейчас… не ко времени, – проговорил «месье Роже», сделав над собой усилие.

Он с трудом подбирал слова. Послезавтра в Париже в 10 часов утра у него решающее заседание.

– Что вы можете мне посоветовать? – спросил он с волнением. – У меня, знаете ли, мысли разбегаются, я ни на чем не могу сосредоточиться. Как их можно остановить?

– Пулей в черепушку.

– Что-что?

– Ты спросил, я ответил.

Самоубийство. Разумеется, он думал об этом. Но разве не ужасно, что такой выход предлагает ему психолог?

– Или читай, – посоветовал Жово.

– Что именно?

– Да что хочешь. От любого чтива в сон клонит.

На полу возле кресла валялась книжка. Психологическая. Из библиотечки Спасителя. Жово как раз листал ее, когда раздался стук в дверь. Он поднял книжку и протянул месье Роже. Название на обложке подействовало на того, как электрошок. «Простимся с чувством вины».

– А меня, – пробормотал он, – все хотят сделать виноватым.

«У тебя, голубчика, совесть нечиста, – решил Жово. – Корсиканец тоже говорил, я ни при чем. А девчонку на колбасу изрезал».

– Вы меня узнали? Видели фото в газете? Или по телевизору? Тоже, кажется, показывали…

Предположения сыпались, но лицо Жово оставалось непроницаемым. И тогда «месье Роже» рассказал все как есть.

По-настоящему его звали Дидье Жерар. Он был генеральным директором фирмы «Роже Жерар», которая производила косметическую продукцию под девизом «Красота – подарок растений». Фирма возникла здесь, в Орлеане: дед Дидье со стороны матери открыл скромное семейное предприятие, а в 80-х годах оно раскрутилось до фантастических размеров. На сегодняшний день пятнадцать тысяч служащих. Парижский офис в Дефанс. В Орлеане производственная линия Cosmetic_Valley. Магазины по всему миру. Словом, в чистом виде success story. И нежданно-негаданно – трагедия. Главный химик, Ален Коренеф, изменил формулу массажного молочка для младенцев линейки «Персиковая кожа». Молочко поступило в продажу, и через какое-то время пошли жалобы на аллергическую реакцию. Но сыпь у малышей сразу же исчезала, как только молочком переставали пользоваться.

– Собственно, невелика важность, несколько прыщиков на попе или на щеке, – старался все замазать генеральный директор. – Но мне теперь говорят, что я должен был отозвать вредный товар. А как его отзовешь, если он уже в тысяче магазинов, в том числе, например, в Японии. Можете себе представить, какой поднялся бы bad buzz?[1]

Жово ничего не мог себе представить по той простой причине, что понятия не имел, что это значит, а месье Жерар продолжал:

– Я, конечно, тут же распорядился, чтобы вернулись к старой формуле. Но… – Голос у него сел. – Но… один ребенок… умер.

– А как он умер? После того, как выпил вашу персиковую дрянь? – осведомился Жово, который, вполне возможно, успел немного подремать, пока гендиректор тут разливался.

– Его не пьют, оно для массажа.

– И убивает? Что же вы туда кладете? Рицин?

– Понимаете, изменив один элемент, мы разрушили всю структуру.

Корсиканец тоже разрушил всю структуру и схлопотал двадцать лет.

Мозг Жово подал сигнал бдительности, и он спросил:

– Этот ваш химик, он, случайно, не русский?

– Коренеф? Нет, что вы! Француз. Может, его дед? А почему вы спросили?

Да потому, что от русских нужно держаться подальше: если дело нечисто, это они нахимичили. Но Жово промолчал. Научился держать язык за зубами. С недавних пор Поль и Лазарь стали ему замечания делать: стоит сказать «черножопый» или «негритос», сразу расистом обзовут. Значит, не стоит и этому дядьке впрямую рубить, что младенца прикончил Коренеф. На русский след его надо навести потихоньку.

– Знавал я одного паренька по фамилии Подсеки, он был с Гаити и здорово в ядах вуду разбирался. Он рассказал мне о рыбе-еже, которую они там ловят, у ежей этих ядовитая печень. Съешь кусочек величиной с горошину и копыта отбросишь, потому как сердце остановится.

Месье Жерар слушал, широко раскрыв глаза, слова доносились до него сквозь какое-то гудение. Изрядная доза кофеина, которую он только что принял, и две бессонные ночи плохо сказались на его здоровье.

– Может, и в вашу персиковую банку попал яд, ведь настоящая фамилия Подсеки была Годунов. – И Жово заключил замогильным голосом: – Он был русский.

– Я… я… не совсем хорошо понял, – с трудом ворочая языком, признался Жерар. – Вы подумали о… злонамеренном действии?

У него самого шевелилось такое подозрение: трагическая смерть ребенка произошла в Орлеане, в семье одного из его служащих. Может быть, действительно, один флакон или целая партия молочка «Персиковая кожа» была отравлена при разливе по бутылочкам здесь, на фабрике? В этом случае изменение формулы ни при чем, и он не виноват в смерти ребенка.