Спаситель и сын. Сезон 6 - Мари-Од Мюрай

– Ладно, мне пора, – ткнул его в бок Жово.

– Срочная консультация?

– Можно и так сказать.

Жово нужно было успеть привести в порядок кабинет, чтобы Спаситель ничего не заметил. Месье Жерар встал, чувствуя себя в некоторой растерянности.

– С вас двадцать евро, – сказал Жово.

– Двадцать евро? Ах, да! Ну конечно.

Месье Жерару хватило еще деловой хватки, чтобы отметить, что психолог берет недорого. А Жово с большим удовольствием положил деньги в карман: будет на что купить пару пачек курева.

Покидая дом номер 12 на улице Мюрлен, месье Жерар не удержался и спросил:

– А с противоположной стороны есть садик?

Синие глаза Жово замерцали под седыми бровями: он снова насторожился.

– В этих домах один выход на улицу, а другой в сад, – настаивал генеральный директор. – В аллею.

Аллея ему вспомнилась по ходу дела, пока он говорил.

– У входа в сад стоит камера наблюдения, – сообщил Жово, желая пресечь все мечты об ограблении.

Месье Жерар печально покачал головой. Кто знает, может быть, все сложилось бы иначе, если бы уже тогда висела у калитки камера, отмечая, кто вошел и кто вышел на аллею Пуансо? Интересно, он узнал бы тогда, с кем ушла Патрисия?

Месье Жерар вздрогнул. Странный психолог крепко взял его за плечо, выпроваживая на улицу.

– А что, если… Если я захочу… продолжать терапию? – пробормотал на ходу генеральный директор.

– В это же время, – ответил Жово.

– Хорошо. Но в какой день, ведь…

– В это же время, – повторил Жово. – День не имеет значения.

Клик, кляк. Жово запер дверь на два оборота ключа, открыл в кабинете форточку, помыл чашки, поставил на полку книгу «Простимся с чувством вины». А потом, закурив сигарету, отправился под мелкий дождь, который и не думал прекращаться.

Шито-крыто, ищи-свищи.

Второй бессонный обитатель дома номер 12 на улице Мюрлен подошел к двери спальни Спасителя и Луизы на втором этаже.

– Миу!

Да, кот Миу. Славный толстяк с лунообразной физиономией очень серьезно относился к своим обязанностям будильника. Не услышав ни малейшего звука в ответ, он принялся царапать дверь. Спаситель появился на пороге в халате, украшенном надписью «Лучше меня нет». Он терпеть не мог халаты, и тем более с такими надписями, но халат подарил ему Поль на День пап и с этого дня стал официально называть его папой.

Когда спустя полчаса Спаситель покидал кухню, собираясь начать рабочий день, у него за спиной раздавалось верещанье голодных хомячков и морских свинок и препирательства мальчишек: «Барбапапа» не твоя, а моя кружка». А уже в коридоре он услышал:

Поль. Папа дал мне десять евро.

Лазарь. Да? А мне?

Поль. Не Спаситель. Другой папа.

В собственной жизни Спаситель принимал многое, что счел бы немыслимым, проводя семейную терапию. Например, он вряд ли бы посоветовал отчиму позволять называть себя папой.

Он вошел в кабинет, сморщил нос и открыл окно настежь. Увидел Жово, который под дождем брел по улице Мюрлен, приволакивая левую ногу, и вспомнил каторжников давних времен. Они столько лет ходили с пушечным ядром на ноге, что потом, на воле, походка выдавала их прошлое. Он дружески помахал старому пирату, но мыслями был уже далеко. Сара Альбер. Новая пациентка. Они обменялись всего несколькими фразами по телефону, и он понял, что она следит за каждым своим словом. Он ожидал увидеть в приемной взрослую замкнутую женщину, а когда заглянул туда, увидел девочку-подростка: два крысиных хвостика, некрасивые очки, некрасивая одежда, и сама худая и тоже некрасивая.

– Мадемуазель Альбер?

– Да.

– Сара Альбер?

– Да.

– Вы мне звонили, и мы договорились о встрече?

– Да.

Не стоит ждать взрослого, который бы ее сопровождал, она пришла самостоятельно.

В кабинете мадемуазель Альбер села на краешек кресла и на колени положила тяжелую спортивную сумку, словно без груза улетела бы под потолок. Кто ей посоветовал обратиться к психологу? Семейный доктор? Школьная медсестра? Родители? А может быть, подруга? Спаситель заговорил самым мягким, самым обаятельным своим голосом:

– И о чем вы хотели поговорить?

– У меня шум в ушах.

– Шум в ушах?

– Ну да, звуки. Я их слышу, а другие нет.

– Я знаю, что такое шум в ушах. Но мне кажется, вам лучше обратиться к отоларингологу.

– Не помог. Я ходила. Ничего не изменилось. Эти звуки… очень мешают.

Она говорила медленно, словно взвешивала каждое слово, какое собиралась выговорить.

– И что это за звуки?

– Колокола. Звон колоколов.

– Громкий?

– Довольно громкий.

– Все время?

– Только когда не сплю.

– А днем все время?

– Часто.

Спаситель не решился повторить, что это не по его части. Девочка показалась ему депрессивной. Но слышит ли она колокола из-за депрессии, или у нее депрессия, потому что она слышит колокола?

– И давно вы их слышите?

– Лет десять.

– Рано, однако, у вас началось.

Спаситель был удивлен. Вообще-то шум в ушах появляется в старости. Но с тех пор, как завелась мода слушать музыку в наушниках и оглушать себя децибелами на концертах, на шум в ушах все чаще стала жаловаться молодежь.

– В четырнадцать лет.

14+10=24. Мадемуазель Альбер не была подростком, который пришел без родителей. Она была молодой женщиной.

– Мне хочется разбить голову о стену… До того это… мучительно, – призналась она.

– Поверьте, я вам сочувствую. Но… знаете… Вы консультировались с врачами? Не исключено, что причиной подобного явления может быть дисфункция слухового аппарата. Желательно проверить состояние барабанной перепонки…

– Врачам я больше не верю, – прервала его Сара Альбер. – А вы врач?

– Нет.

Она одобрительно кивнула.

– Но вы же не хотите жить с колоколами, – сказал Спаситель. Сообразил, что фраза прозвучала странно, и поправился: – я имею в виду, жить под звон колоколов.

Молодая женщина смотрела удивленно и пристально. Миу иногда так смотрел круглыми глазами в никуда.

– Мадемуазель Альбер, – окликнул ее Спаситель.

– Мне трудно следить за разговором, – пожаловалась она не то жалобно, не то сердито.

– Могу себе представить. А вы можете вспомнить, как это началось? Вы сказали, что вам было четырнадцать…