Башня Ласточки - Анджей Сапковский

Над миром раскинулась ночь Осеннего Солнцестояния, ночьужасов, кошмаров и привидений, ночь бурных, удушающих и жутких пробуждений навздыбленных и влажных от пота простынях. Видения и пробуждения не обошлистороной и самые светлые головы: в Нильфгаарде, Городе Золотых Башен, с крикомпроснулся император Эмгыр вар Эмрейс. На севере, в Лан Эксетере, вскочил с ложакороль Эстерад Тиссен, потревожив свою супругу, королеву Зулейку. В Третогоресорвался с постели и схватился за кинжал архишпион Дийкстра, разбудив при этомсупругу министра финансов. В огромном замке Монтекальво спорхнула с дамастовыхпростыней чародейка Филиппа Эйльхарт, не став, однако, будить супруги графа даНоалье. Проснулись – более или менее резко – краснолюд Ярпен Зигрин в Махакаме,старый ведьмак Весемир в горной крепости Каэр Морхен, банковский клерк ФабиоСахс в городе Горс Велен, ярл Крах ан Крайт на борту драккара «Рингхорн». Проснуласьчародейка Фрингилья Виго в замке Боклер, проснулась жрица Сигрдрифа в храмебогини Фрейи на острове Хиндарсфьялл. В осажденной крепости Марибор проснулсяДаньель Эчеверриа, граф Гаррамон. Зывик, десятник Бурой Хоругви, в форте БанГлеан. Купец Доминик Бомбаст Хувенагель в городке Клармон. И многие, многиедругие.

Однако мало было таких, кто сумел бы все эти явления ифеномены связать с истинным, конкретным фактом. И с конкретной личностью. Такуж получилось, что трое из них провели ночь осеннего Эквинокция под однойкрышей. В храме богини Мелитэле в Элландере.

– Козодой… – простонал писарь Ярре, вперившись вотьму, затянувшую храмовый парк. – Никак не меньше тысячи, целые тучи…Кричат о смерти… О ее смерти… Она умирает…

– Не болтай глупостей! – Трисс Меригольд резкоотвернулась, занесла кулак: несколько мгновений казалось, что она вот-воттолкнет или ударит паренька в грудь. – Ты что, веришь в идиотские приметы?Конец сентября, козодои перед отлетом собираются в стаи. Вполне естественно!

– Она умирает…

– Никто не умирает! – крикнула чародейка, бледнеяот бешенства. – Никто, понятно? Перестань нести дурь!

Библиотечный коридор заполняли адептки, разбуженные ночнойтревогой. Лица их были серьезны и бледны.

– Ярре, – Трисс успокоилась, положила пареньку рукуна плечо, сильно сжала, – ты – единственный мужчина в храме. Все мысмотрим на тебя, ищем в тебе опоры и помощи. Ты не смеешь впадать в панику, тыне смеешь бояться. Возьми себя в руки. Не разочаровывай нас.

Ярре глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь в руках.

– Это не страх, – прошептал он, отводя взгляд отглаз чародейки. – Я не боюсь, я тревожусь! За нее. Я видел сон…

– Я тоже, – сжала губы Трисс. – Мы виделиодин и тот же сон. Ты, я и Нэннеке. Но об этом – молчок.

– Кровь у нее на лице… Столько крови…

– Я же просила – молчи. Идет Нэннеке.

Подошла Верховная Жрица. Лицо у нее было утомленное. Нанемой вопрос Трисс она ответила, отрицательно покачав головой. Заметив, чтоЯрре собирается что-то сказать, она опередила его:

– К сожалению, ничего. Когда Дикий Гон мчался надхрамом, проснулись почти все, но ни у одной не было видений. Даже такихтуманных, как наши. Иди спать, мальчик, тебе тут делать нечего. Девочки, поспальням!

Она обеими руками протерла лицо и глаза.

– Э-э-х! Эквинокций. Чертова ночь… Иди приляг, Трисс…Не в наших силах что-либо сделать.

– Беспомощность, – стиснула кулакичародейка, – доводит меня до сумасшествия. При мысли, что она где-то тамстрадает, истекает кровью, что она в опасности… Дьявольщина! Знать бы, чтоделать.

Уже собравшаяся уходить Верховная Жрица храма Мелитэлеповернулась:

– А молиться не пробовала?

На юге, в Эббинге, за горами Амелл, в районе под названиемПереплют, на обширных трясинах, иссеченных реками Вельда, Лета и Арета, ввосьмистах милях полета ворона по прямой от города Элландер и храма Мелитэле,приснившийся под утро кошмар разбудил старого отшельника Высоготу. Проснувшись,Высогота никак не мог вспомнить содержания сна, но необъяснимое волнение недало ему больше уснуть.

– Холодно, холодно, холодно, бррр, – шептал просебя Высогота, пробираясь по тропинке среди камышей. – Холодно, холодно,бррр.

Очередная ловушка тоже была пуста. Ни одной ондатры. Наредкость неудачный лов. Бормоча проклятия и шмыгая замерзшим носом, Высоготаочистил ловушки от грязи и травы.

– Ох и холодно же, – бормотал он, направляясь ккраю топи. – А ведь четыре дня только прошло с Эквинокция. Сентябрь. Да,таких холодов в конце сентября я за всю свою жизнь не припомню. А ведь живу ужедостаточно долго!

Следующая, предпоследняя ловушка тоже была пуста. Высоготедаже ругаться расхотелось…

– Не иначе, – бормотал он, направляясь к последнейловушке, – с каждым годом все больше холодает. А теперь, похоже, эффектпохолодания пойдет лавиной. Ну, эльфы предвидели это уже давным-давно, да ктоверит в предсказания эльфов?

Над головой старика снова захлопали крылышки, пронеслисьсерые, невероятно быстрые тени. Туман над трясиной опять раззвонился дикими,урывчатыми трелями козодоев, заполнился быстрым хлопаньем крыльев. Высогота необращал внимания на птиц. Суеверным он не был, а козодоев на болотах всегдабыло множество, особенно на заре, когда они летали так плотно, что, казалось,вполне могли задеть за голову. Впрочем, не всегда их было так-то уж много, каксегодня, может, и не всегда они носились так неистово… ну что же, последнеевремя природа проделывала диковинные штучки, а диковинки гонялись задиковинками, да при этом каждая следующая диковинка была диковиннее предыдущей!

Он уже вытаскивал из воды последнюю – тоже пустую – ловушку,когда услышал ржание. Козодои как по команде разом умолкли.

На трясинах Переплюта были островки, сухие, выступающие изводы места, поросшие черной березой, ольхой, свидиной, кизилом и терновником.Большинство пригорков трясина обступала так плотно, что туда самостоятельно нив коем разе не мог бы добраться конь либо не знающий тропинок наездник. И всеже ржание – Высогота снова услышал его – шло именно со стороны такого островка.

Любопытство взяло верх над осторожностью.

Высогота слабо разбирался в лошадях и их породах, но он былэстетом, умевшим распознать и оценить красоту. А вороной конь с блестевшейсловно антрацит шерстью, которого он увидел на фоне березовых стволиков, былдивно красив. Он был прямо-таки квинтэссенцией красоты. Он был так дивнокрасив, что казался нереальным.