Пуле переводчик не нужен - Борис Кудаев

Отечественная война застала ее на каникулах, неподалеку от Гатчины. Когда пришли немцы, кто‑то из селян подсказал им, что городская учителка может им помочь – знает немецкий. Потом вернулись наши и, недолго думая, посадили ее за сотрудничество с оккупантами. Так как особых обвинений против нее выдвинуто не было, ее отправили отсиживать срок на юг, в Нальчик. Здесь ее и освободили через восемь лет, но без права проживания в столичных городах и без права преподавания в государственных учебных заведениях. Деваться ей было совершенно некуда, и она осталась в Нальчике, а так как ничего другого она не знала и не умела, то стала заниматься с детьми языками. Когда я в девятом классе схватил очередную двойку по английскому в школе, мама решила, что пора найти мне репетитора. Так я оказался в крохотной комнатке на улице Чехова, где постоянно бормотал на английском языке голосами дикторов Би-би-си хороший многоламповый «Филипс» – единственный предмет роскоши в спартанском быту Елизаветы Романовны.

Через полгода я стал первым учеником (по иностранному языку) в классе, а в десятом уже сносно говорил на английском. Даже бытовой арабский мне дался сравнительно легко – через полгода жизни в Каире я неплохо объяснялся в магазинах, парикмахерских и с таксистами без помощи английского языка. А вот с этим английским… Я был очень растерян и расстроен. А тут еще младший Бахтин… Мы прошли от паспортной стойки в зал транзитных пассажиров, малыш требовал воды, и мы вспомнили, что в солидном здании на Большой Грузинской, 4, нас предупреждали – не пить воду из питьевых фонтанчиков, не класть в воду лед – ведь его замораживают из некипяченой воды. И кто‑то очень умный сказал Бахтину, что кока-кола – яд, который растворяет даже манильскую пеньку корабельных канатов! Вот и купили малышу бутылочку безобидной на вид водички молочного цвета. У нас все молочное ассоциируется с детским питанием. Она оказалась с перцем, который индусы обожают, и басовитый рев обиженного ребенка сопровождал нас до самой посадки в «Суперконстэллейшн» пакистанской компании. Кошмар…

Как ни старались стюардессы предотвратить такое, в Карачи вместе с душным запахом жасмина в самолет ворвался рой громадных зеленых мух. Лица пассажиров сразу покрылись испариной, линзы очков у них запотели, так как очки были холодными от самолетного кондиционера, а воздух ночного Карачи – теплый и влажный даже в феврале. Аравийское море дышало совсем близко. Было время до полуночи, ветер дул из пустыни, и испарения открытой канализации большого города странно смешивались с тяжелым ароматом тропических цветов. Обоняние привыкает к запахам, и через три-четыре дня перестаешь чувствовать этот своеобразный аромат. Но стоит выехать из Карачи на несколько часов – и, вернувшись, вновь чувствуешь себя, как в туалете на цветочном базаре. После полуночи ветер меняется. Дует с моря, и йодистый запах водорослей смешивается с запахом гниющего в теплой воде содержимого все той же открытой канализации, которая в целях экономии выведена по кратчайшему пути прямо в бухту.

Встречавший нас сотрудник геологоразведки, работавший в Карачи в представительстве Министерства геологии СССР, снабдил нас валютой на первое время и отвез на виллу, принадлежавшую представительству. Старая шутка: «Из десяти человек в геологоразведке за границей двое обычно – геологи, а остальные – разведка». Я до сих пор помню адрес – Шахида миллиет роуд, 9. Мой первый адрес за границей. Шахид – значит мученик. Миллиет – независимость. То есть улица в честь погибших за свободу и обретение государственности Пакистаном. Тогда я еще не знал, что слово «шахид» будет преследовать нас, как кошмар, через сорок лет. Террористы, называющие себя шахидами, будут взрывать мирные кинотеатры, школы и торговые центры якобы в борьбе за свободу и независимость. Беда только в том, что они никогда не знают, что делать с этой завоеванной государственностью. Одно дело – грабить то, что создали другие. Иное дело – организовать общество, создающее эти ценности. Бандит не может стать государственным деятелем. При малейшем неповиновении у него срабатывает стереотип главаря бандитской шайки, и рука тянется к спусковому курку автомата. Конфуций писал, что любовь целого народа к мужеству и нелюбовь к учебе ведет этот народ к смуте. Мученики… Невозможно представить себе Иисуса с автоматом в руках!

Шахида миллиет роуд, 9. Эта вилла была перевалочной базой перед постоянным расселением, поэтому она сохранила свой адрес. В Карачи у русских была привычка называть дома не по адресам, а по каким‑то другим признакам. По цвету окраски или соседству. В «белом доме» жили переводчики, в «доме напротив австрийского посольства» – буровики, в «доме на пустыре» – геологи. Больше всех повезло вертолетчикам – они жили в «желтом доме». В «белом доме» был плохой повар, а вертолетчики хвалили своего, и я поселился у вертолетчиков. Дом был действительно ярко-желтым. Кроме хорошего повара там было еще одно преимущество. Далеко от «дома на пустыре», где поселились Бахтины. Я всегда старался во внерабочее время держаться от сослуживцев подальше. Больше будут любить.

Foolproof (англ.).

Застраховано от дураков.

Как трогательно заботятся о себе чиновники во всех странах мира! В нищем Пакистане любой правительственный чиновник может остановиться совершенно бесплатно в rest house. Это – в каждом городе и крупном селе – комфортабельное бунгало с двумя спальными комнатами и гостиной посредине. Каждая спальная комната имеет свой санузел с душем и черным ходом для слуг. Кук, свипер, чокидар, то есть повар, уборщик и привратник – стандартный набор прислуги. Вполне достаточно, так как свипер отнесет ваши вещи дхоби – прачке (и в Пакистане, и в Индии – только мужчины!), а чокидар сбегает за кока-колой или сигаретами в ближайший магазин. Повар бесплатно приготовит из ваших продуктов сносный обед, а его жена за гроши почистит и погладит вам костюм.

Когда мы подъехали к рест-хаузу в Дакке, наши пакистанские коллеги уже ждали нас. Чокидар внес чемоданы через веранду в гостиную и толкнул дверь налево, в нашу спальню. Она оказалась запертой на засов изнутри. Он работал здесь давно и знал, что в спальню можно пройти через черный ход. Обойдя дом, чокидар прошел через черный ход в санузел, оттуда в спальню, отодвинул засов и, открыв дверь, лучезарно мне улыбнулся. Однако ответная улыбка замерла у меня на лице, когда он, вместо того чтобы взять стоящие на пороге чемоданы и занести их в спальню, повернулся, прошел через спальню в санузел, вышел через черный ход, обошел вокруг дома, взошел на веранду, оттуда – в гостиную, взял чемоданы и занес их в спальню. Впору было засмеяться, но у меня по спине прошел холодок – ведь мне работать с этими людьми!

Понемногу я понял, что англичане были не такие уж и снобы, когда раз и навсегда постановили, что любая система в колониях должна быть foolproof. То есть устроена так, что даже при условии наличия вокруг одних дураков она должна работать… Человек привыкает ко всему. И я со временем привык к тому, что эти люди, весьма своеобразно воспитанные и обученные, считают себя средоточием вселенной, искренне жалеют нас, неучей, не понимающих истинные ценности жизни вообще и ислама в частности. Мой слуга, Саид Али, которого приставила ко мне и чьи услуги оплачивала Корпорация по развитию нефтяной и газовой промышленности Пакистана, был ярким образчиком своего народа. Когда он, проходя мимо меня, начал делать характерное движение, как будто сдувая с плеч перхоть, я возмутился. Я знал, что, по мусульманскому обычаю, он «сдувает с плеч шайтанов». Выключив маленький транзистор, по которому слушал новости, я спросил его, в чем дело. Ответ поверг меня в изумление. «Я знаю, что такое радио, сэр! Это вполне понятная вещь. Голоса и музыка попадают туда по проводу. А эта маленькая штука, говорящая по‑английски без проводов – дело рук шайтана!» Когда он однажды зашел в мою комнату с замотанной шарфом головой, слезящимися глазами, насморком и кашлем, я обратил его внимание на то, что в муссонные дожди нельзя ходить во вьетнамках – ноги застуживаются. Он посмотрел на меня с сожалением, как смотрят на хорошего, но очень недалекого человека. «Вы не поняли, сэр, – просипел он, – у меня с ногами все в порядке! У меня горло простужено и насморк мучает…» Однажды, по дороге в Кветту, мы проезжали Шикарпур. На хинди и урду шикари – охотник, а Шикарпур – город охотников. Естественно, что такое название не могло пройти городу даром. Анекдоты про шикарпурцев в Пакистане и Бенгалии соперничают с анекдотами про сикхов в Индии. Саид Али повернулся ко мне в машине на развилке между Суккуром и Шикарпуром и, лучезарно улыбаясь, показал грязным пальцем в сторону Шикарпура. «Вы знаете, сэр, что в Шикарпуре живут одни дураки?» Господи, спаси и помилуй…