Я - не Я - Алексей Слаповский

Неделин вполне хорошо исполнял свои обязанности мужа и отца двух сыновей. Работу не менял, считая, что другие места для него не хуже и не лучше схоронил, горюя, мать — запомнив лучше всего бодрую физиономию фотографа, который, хлопнув водочки вместе с могильщиками, сказал с оживленным унынием: «Снимемтесь на печальную память! Прошу родственников! Прошу сослуживцев! Прошу сына и дочь в первый ряд! Но печальную память, что ж сделаешь, друзья!» И, пощелкав фотоаппаратом, взяв вперед деныи, заторопился к очередному катафалку, шустро юлил меж закоулков оград, футляры прыгали, били его по бокам… Отца же Неделин не знал, тот давно ушел от них, подробностей у матери он не выспрашивал

Казалось, он живет однообразно и тихо, но вы, красивейшие женщины, не подозреваете, что побывали в женах и любовницах этого невзрачного человека, вы, начальствующие, не знаете, что он правил наравне с вами и выше вас, вы, ловкие и умелые, не догадываетесь, что это! вот, проходящий мимо вас, внимания вашего не стоящий, успел проявить мысленно и ловкость и умелость гораздо большую вашей — и убедился, что вcе суета

Убедиться-то убедился, но все же…

Стоя на балконе вечером, Неделин глядел на множество огней города, на окна, окна, окна, за которыми люди, люди, люди, — и желал одновременно быть и там, и там, и там, среди этих глупых людей. которым Бог дал ни за что ни про что умение плотно чувствовать самих себя и окружающие вещи.

В тот день он шел по одной из центральных улиц Саратова по проспекту имени Кирова.

Что, кстати, сказать о Саратове2 В нем нет Летнего сада, Патриарших прудов, памятника дюку Ришелье, но, если поискать, найдутся не менее интересные достопримечательности, однако я люблю его как раз за то, что он похож на множество других российских городов, попадая в которые, чувствуешь себя так, будто никуда не уезжал:те же остатки старины в центре, то же унылое многоэтажие окраин, та же толкотня в таких же троллейбусах г автобусах, а в очереди за водкой тебя угостят одинаковым для всех русских пространств крепким тычком в поясницу чтобы не задерживал, и крепким словом промеж ушей — чтобы не слишком шустро лез вперед Конечно, хочется иногда воскликнуть, что у нас…— но что у нас? У нас великая река Волга, это да, но она и у Казани, и у Самары, и у Камышина. У нас жил и работал революционный замечательный демократ Н. Г. Чернышевский, но, по моим наблюдениям, в каждом городе в своё время кто-то жил и работал. У нас развитая промышленность и богатые культурные традиции, но опять-таки где же нет хоть какой-нибудь промышленности и хоть каких-нибудь традиций? Давно, ещё до того, как случилось то, о чём я собираюсь рассказать, саратовцы на вопрос о численности городского населения гордо отвечали: около миллиона! Время шло, время идёт, а мы всё говорим: около миллиона! Некоторые утверждают, что уже перевалило за миллион, официально же об этом не сообщают, поскольку город нага — военно-промышленный, сбросами своими окончательно добивающий ту рыбёшку, которая чудом добирается до Саратова полудохлой.

Но к чему фельетонность? Ведь очень скоро всё будет или хуже, или лучше, зачем же ловить ускользающий момент?

* * *

Неделин любил ходить по проспекту имени Кирова, потому что улица эта — молодёжная, место встреч, свиданий, знакомств и показа себя друг другу. Здесь своя атмосфера — беспокойная, ожидающая, неуютная для тех, кто пришёл сюда без цели. Да ещё музыка — из ресторана «Европа», из ресторана «Россия», из ресторана «Русские узоры», из ресторана «Волга» и из того ресторана, который называется просто «Ресторан» (до вечера функционируя как столовая), но люди, не любящие безымянности, назвали его почему-то «Пекином».

Музыка подхлёстывает, хочется лёгкости, праздника, но тебе уже под сорок, в кармане у тебя мелочь, оставшаяся от рубля, выданного женой на обед, повадки у тебя робкие. Однажды Неделину выпала неожиданная премия на работе, тридцать с чем-то рублей, и он решился сходить в ресторан, где не был со времён молодости (а в молодости трижды — два раза на чужих свадьбах и один раз на собственной). Сходить не для того, чтобы покутить, он этого не умел, а просто побыть, посмотреть, соприкоснуться.

Сперва он зашел в «Волгу» — и сразу же испугался зеркального вестибюля и широкой лестницы, устланной красной дорожкой, испугался швейцара. Он понимал, что выглядит глупо: вошёл, а не входит, топчется чего-то. Но выйти сейчас же обратно неудобно, швейцар подумает про него: провинциал убогий, шваль безденежная, а ведь он, между прочим, коренной горожанин, интеллигент в третьем поколении… Неделин подошёл к швейцару и спросил спички. Швейцар дал ему спички, и Неделин оказался в ещё более глупом положении, он ведь не курил, а значит, зачем ему, собственно, спички? Повертев в руках коробок, Неделин похлопал себя по карманам и сказал очень естественно: «Чёрт, сигареты забыл!» Швейцар, улыбаясь, угостил его сигаретой. Неделин сунул её в рот, прикурил (пальцы от волнения дрожали), затянулся и — закашлялся. «Посидеть, что ли, в ресторане, что ли, не на что?» — спросил швейцар, какой-то совсем не швейцарский, добродушный пожилой человек. «Ага», — сказал Неделин. «За трёшницу красного стаканчик?» — предложил швейцар. (Тогда это были ещё деньги!) Неделин чересчур обрадовался, швейцар повёл его в свою каморку, налил стакан гадкого дешёвого вина чайного цвета, и Неделину пришлось выпить. Его чуть не стошнило, он поспешно зажевал конфеткой, подсунутой любезным швейцаром, дал ему трёшницу и вышел. На улице стало получше, а скоро и совсем хорошо. И в ресторан «Россия» он вошёл уже уверенно, бодро, не испугавшись лестницы, которая здесь была ещё шире и солиднее, но демократичнее, грязнее — без дорожки. Дождавшись официантки, Неделин заказал, поглядев на соседние столы, то же, что заказывали другие, но принесённую водку пить не стал, он издавна боялся пьяного состояния, у него было предчувствие, что в этом состоянии он сделает какую-нибудь большую глупость. Загремела музыка, появилась на полукруглой эстраде и запела молоденькая голубоглазая девушка, которая показалась очень красивой. Мешало, правда, то, что неподалёку сидела ещё одна красавица, совсем другого рода: южанка, смуглая, с чёрными глазами, в чёрном атласном платье. Это было слишком для Неделина, он хотел бы, чтобы южная красавица исчезла, чтобы не распылялось внимание, не распалялось воображение, — чтобы не раздваиваться. Голубоглазая певица пела наивно и страстно.

Неделину было трудно выдержать этот шквальный напор жизни, он хотел даже уйти, ничего не съев и не выпив, но тут голубоглазая певица кончила петь и удалилась. Через несколько минут музыканты опять заиграли, без пения, заиграли медленно — для танца. Будь что будет, сказал себе Неделин, выпил большую рюмку водки, торопливо закусил и пошел приглашать южную красавицу на танец. Она посмотрела на сидевшего с ней лысого хмурого человека с усами, тот отпустил. Неделин, сжавшийся, скованный, топтался с красавицей, едва касаясь её, — и в это время снова запела красавица та, голубоглазая. Неделину хотелось смотреть на неё, он поворачивал партнёршу спиной к эстраде, наступил кому-то на ногу, перед глазами возникло принципиальное злое лицо с усами и спроеило: «Извиниться надо, нет?» Неделин сказал с хамской улыбкой: «Ну, извинись!» И тут же чьи-то руки схватили его за воротник, поволокли из зала, человек с усами кричал, толпились возле и другие, тоже сплошь усатые, Неделин презрительно говорил: «Цыц! Молчать!» — а его волокли и выволокли из зала, столкнули с лестницы. Он побежал быстро-быстро, чтобы не упасть, ударился о дверь, вывалился на тротуар, туг же выскочила официантка, требуя расчёта, денег почему-то не хватило, тут же подоспела милиция. . Он появился дома утром с синяками. Жена, сроду не видевшая мужа таким, даже не знала, как его ругать, но всё же — по супружескому долгу — начала и разошлась, разохотилась и в итоге заявила, что хватит ей этого идиотизма, хватит этих вечерних прогулок неизвестно куда и зачем, всё, с этого дня он будет сидеть по вечерам дома! Пора и о детях вспомнить, без отцовского глаза растут! Но Неделин, мягкий и уступчивый Неделин, прервал её, сказав: «Ну нет. Этого ты не дождёшься. Вечера — мои». «Я с тобой разведусь тогда!» —закричала жена. «Разводись», — спокойно ответил Неделин, и жена умолкла и не стала даже спрашивать, где он был. Она успокоилась — тем более что ни до, ни после этого Неделин не давал повода для подобных скандалов. Уходил как и всегда, каждый вечер на час-полтора, но это ведь пустяки по сравнению с настоящими мужскими грехами, о которых жена вполне имела понятие, да и сама она разве не завела несколько лет назад роман с женатым мужчиной? — короткий, но яркий, яркий, но мучительный, мучительный, но оставшийся тайной для всех и в первую очередь для Неделина, который ничего не заподозрил и тогда, когда она, сроду не ездившая в командировки (да и зачем нужна командировка корректору газеты?), уехала куда-то на полторы недели. Что было, то было, и осталось лишь в стихах, в тетрадке, которую она прятала в шкафу среди своего белья. Неделин как-то по ошибке залез в этот ящик, увидел тетрадь, взял, полистал, она вошла в это время в комнату, испугалась, а Неделин, рассеянно глядя на столбики стихотворных строк, спросил: «Где чистые носки-то у меня?»— и бросил тетрадку обратно.