Дорога из Освенцима - Хезер Моррис

– Это простой вопрос, – произносит другой. – Ты спала с нацистами?

– Они – мои враги. Я была их узницей.

– Но ты спала с нацистами? Нам сказали, что да.

– Как и многие другие здесь, мне приходилось делать то, что велели мои тюремщики.

Встает первый офицер и, не глядя на нее, говорит:

– Сесилия Кляйн, мы отправим тебя в Краков, где определится твоя судьба.

– Нет! Вы не можете так со мной поступить! – восклицает Силка, которая не может поверить в происходящее. – Я здесь узница.

Один из мужчин, до сих пор молчавший, спокойно спрашивает:

– Ты говоришь по-немецки?

– Да, немного. Я здесь уже три года.

– И нам сказали, ты говоришь и на других языках, хотя сама из Чехословакии.

Силка не возражает, хмурясь и не понимая смысла сказанного. Она изучала иностранные языки в школе, другим научилась здесь.

Офицеры переглядываются.

– Владение иностранными языками заставляет заподозрить тебя в том, что ты шпионка, продающая кому-то информацию. Это будет расследовано в Кракове.

– Можешь ожидать длительного срока каторжных работ, – произносит первый офицер.

Силка реагирует не сразу, а потом ее хватает за руку солдат, который привел ее в комнату, и выволакивает за дверь, а она пронзительно кричит:

– Меня заставили, меня насиловали! Нет! Пожалуйста!

Но офицеры не обращают на это внимания. Они занимаются следующим заключенным.

Тюрьма Монтелюпих, Краков,

июль 1945 года

Силка, скорчившись, сидит в углу сырой вонючей камеры, пытаясь ухватить нить уходящего времени. Дни, недели, месяцы.

Она не разговаривает с женщинами вокруг нее. Любую, пойманную надзирателями за разговорами, выводят за дверь, и потом она возвращается с синяками и в разорванной одежде. Молчи, не высовывайся, говорит она себе, пока не поймешь, что происходит и что следует говорить или делать. Она оторвала от платья клочок ткани и замотала себе нос и рот, пытаясь заглушить вонь от человеческих экскрементов, сырости и гниения.

В один из дней Силку выводят из камеры. Ей, обессилевшей от голода и постоянной настороженности, все кажется нематериальным, как во сне: фигуры надзирателей, стены, пол. В коридоре она становится в колонну заключенных, медленно двигающихся к двери. Ей удается на миг прислониться к теплой сухой стене. В коридорах есть отопление для надзирателей, а в камерах нет. И хотя погода снаружи должна быть теплой, стены тюрьмы, похоже, удерживают ночную прохладу в течение следующего дня.

Наконец Силка входит в комнату, где за столом сидит офицер, лицо которого освещено зеленоватым светом единственной лампы. Офицеры, стоящие у двери, делают ей знак подойти к столу.

Офицер смотрит на листок бумаги:

– Сесилия Кляйн?

Она оглядывается по сторонам. Она одна в комнате с тремя дородными мужчинами.

– Да.

Он вновь опускает взгляд на бумагу:

– Тебя обвиняют в том, что ты работала проституткой на врагов, а также в шпионской деятельности. Ты приговорена к пятнадцати годам каторжного труда. – Он подписывает листок. – Подпиши здесь, что согласна.

Силка поняла все, что сказал офицер. Он говорил по-немецки, а не по-русски. Значит, это шутка? – думает она. Она чувствует на себе глаза мужчин, стоящих у двери. Она знает, что должна что-то сделать. Похоже, у нее нет выбора.

Сидящий за столом офицер переворачивает лист бумаги и указывает на пунктирную линию. Буквы над линией напечатаны кириллицей. И вновь, как не раз случалось в ее молодой жизни, она стоит перед выбором: пойти по узкой дорожке, лежащей перед ней, или принять смерть.

Офицер протягивает ей перо, а затем бросает скучающий взгляд на дверь в ожидании следующего. Он всего лишь выполняет свою работу.

Трясущейся рукой Силка подписывает листок.

Ее выводят из тюрьмы и заталкивают в грузовик, и тут она понимает: зима прошла, весны как не бывало и на дворе лето. Солнечное тепло как бальзам для ее промерзшего, но все еще живого тела, однако от этого сияния больно глазам. Силка не успевает еще привыкнуть к яркому свету, как грузовик резко останавливается. Перед ней возникает красный вагон поезда для перевозки скота.

Поезд в Воркутинский лагерь, Сибирь, в 160 километрах к северу от Северного полярного круга,

июль 1945 года

Пол закрытого железнодорожного вагона устлан соломой, и каждая узница пытается выкроить себе местечко, чтобы сесть. Голосят пожилые женщины, плачут младенцы. Звуки женского страдания. Силка надеялась, что ей не придется больше их слышать. Поезд часами простаивает на станциях, и горячее солнце превращает теплушку в печь. Ведро воды, принесенное на всех, вскоре иссякает. Младенцы заходятся в крике, старухи раскачиваются из стороны в сторону, словно в трансе. Силка прижалась к стенке, с жадностью вдыхая струйки воздуха, просачивающиеся сквозь крошечные трещины. К ней сбоку прислонилась какая-то женщина, с силой навалившись на ее колени. Силка не отталкивает женщину. Не имеет смысла бороться за место, которого нет.

Наступает ночь. Состав рывком трогается с места, и локомотив натужно силится увезти подальше от Кракова неведомое число вагонов, лишая Силку надежды вернуться домой.

Итак, сидя тогда в том блоке в другом месте и ожидая решения своей участи, она на миг позволила себе понадеяться. Как она только посмела?! Ей предначертано быть наказанной. Может быть, она это заслужила. Но под стук вагонных колес она дает себе клятву, что никогда и ни за что не попадет снова в такое место, как блок 25.

Должны найтись другие способы остаться в живых, помимо того, когда оказываешься свидетелем стольких смертей.

Узнает ли она когда-нибудь о том, удалось ли спастись ее подругам, вывезенным из лагеря? Они должны были спастись. Ей невыносимо думать о другом исходе.

Под перестук колес дети засыпают, но вскоре тишину нарушает вопль молодой матери, держащей на руках исхудавшего ребенка. Ребенок умер.

Силка удивляется: что же совершили другие женщины, чтобы попасть сюда? Они тоже еврейки? Как она поняла из разговоров, большинство женщин в тюрьме не были еврейками. Куда же их везут? Как ни странно, Силке удается заснуть.

От резкого торможения поезда женщин разметало по теплушке. Кто-то ударяется головой, кто-то ногой, слышны крики боли. Силка удерживается на месте, схватившись за женщину, которая ночью прислонялась к ней.

– Приехали, – говорит кто-то.

Но куда приехали?

Силка слышит, как опять с лязгом открываются двери первых вагонов, но никто не выходит. Потом раздвигаются двери их вагона. И снова в глаза Силки бьет яркий солнечный свет.