Пандем - Марина и Сергей Дяченко

– Андреевна, – укоризненно сказала темнота, но в этот момент вспыхнула лампочка под потолком, а секунду спустя забормотал телевизор.

Андреевна обрадовалась. Задула свечу, уселась в продавленное кресло, положив ноги на деревянную скамеечку. Молодой парень в пиджаке рассказывал прогноз погоды – сразу после него будет реклама, а потом, Андреевна знала, будет сериал…

– Андреевна, – сказал голос внутри головы, и, соглашаясь с ним, она повторила вслух:

– Андреевна-Андреевна, старая ты рухлядь, к Михайловне-то опять не зашла сегодня…

Парень в телевизоре как раз сказал «Днём три-пять градусов мороза». Сказал – и замолчал, глядя на Андреевну выпученными в ужасе глазами.

– А потепление обещали, сволочи, – сказала Андреевна сама себе. – Ну, где ваше потепление?

Парень проглотил слюну. И заговорил быстро и громко, будто желая заглушить собственные мысли:

– Второго-третьего марта ожидается незначительное потепление до ноля градусов днём и минус двух-пяти ночью. Затем снова похолодание до…

И осёкся. Дёрнул головой, словно вытряхивая воду из ушей.

– …До минус двух-трёх градусов мороза днём и пяти-семи ночью…

Андреевна не могла понять, что шумит в её голове – то самое «давление», против которого помогают белые с ложбинкой таблетки, или это ветер качает на крыше телевизионную антенну…

На счастье, прогноз погоды уже закончился. Начиналась реклама.

Вот уже несколько дней Ким был пьян, не прикасаясь к спиртному; растерянность была столь же непривычна для него, как для форели – жажда. Потрясение пополам с эйфорией привели наконец к несчастью: подмёрзшая трасса не пожелала носить на себе рассеянного и беспечного ездока. В четыре утра вокруг было темно и пусто, по обе стороны трассы чернел лес, машина, оказавшаяся на обочине в позе опрокинутого жука, вхолостую вертела колёсами, а Ким Андреевич висел на ремне безопасности, пытаясь открыть дверцу и выбраться из мышеловки.

Дверцу заклинило. Мимо промчались фары и скрылись за близким горизонтом: водитель либо не заметил катастрофы, либо решил не забивать себе голову пустяками.

Сегодня утром Ким наполнил бензобак до краёв. Странно, что он не взорвался до сих пор, думал Ким, вернее, не думал, а ощущал, пытаясь освободиться от ремня. Пытаясь высадить стекло. Пытаясь хоть что-то – в эти последние секунды – для себя сделать.

Дверь открылась без его участия – кто-то сумел отпереть её снаружи. Чья-то рука поймала Кима за руку; сквозь холодный пот и железный привкус во рту он успел запомнить и осознать это прикосновение.

Помощь! Откуда?!

Спустя мгновение он был снаружи, и они со спасителем успели отбежать в сторону, прежде чем бензобак взорвался наконец, и на трассе сразу сделалось светло.

* * *

Всё началось две недели назад с того, что Ким неверно поставил диагноз.

Результаты анализов, обследований, рентгеновские снимки не оставляли надежды нестарому ещё учителю химии и биологии; Ким понял это сразу, разговор с женой учителя был похож на десятки подобных разговоров, выпадающих на долю врача специализированной клиники. Пытаться что-либо сделать было поздно – Ким долго объяснял несчастной женщине, почему операция бесполезна и только принесёт больному новые мучения; конечно, она не согласилась. Состояние её мужа ухудшалось день ото дня, он почти не приходил в сознание, тем не менее Ким назначил – скорее для очистки совести – поддерживающую терапию и новое обследование…

Спустя несколько дней больному стало лучше. Анализы изменились словно по волшебству, Ким назначил новый рентген и долго разглядывал тёмную плёнку. Уверенный в ошибке, потребовал повторного снимка; спустя день учитель уже порывался вставать с койки, а жена не отходила от него ни на шаг и смотрела мимо Кима невидящими, полными презрения глазами.

Ким ошибся в диагнозе – это было ясно и без заведующего больницей, тем не менее заведующий явился на негодующий призыв пациентовой жены. Ким был пристыжён, можно сказать, погружён носом в лужу, как нашкодивший котёнок; всё это было бы печально, если бы не румянец, вернувшийся на округлившиеся щёки недавно умиравшего учителя. Уязвлённый и сбитый с толку, Ким успевал всё-таки радоваться, что палату покидает не труп, а здоровый человек, у которого впереди долгие годы полноценной жизни…

Авторитет Кима в глазах коллег сильно пошатнулся. Правда, через несколько дней безнадёжная больная из соседнего отделения вдруг почувствовала себя лучше, и обследование показало положительную динамику немыслимой скорости.

Авторитет коллеги, ставившего диагноз этой больной, пошатнулся уже не так сильно. Особенно в свете того, что все тяжёлые больные – а в клинике лёгких не держали – вдруг ожили, и печальные диагнозы их принялись лопаться один за другим.

Послеоперационные восстанавливались без единого осложнения. Тех, кого к операции готовили, можно было уже не пускать под нож – нескольких человек прооперировали просто по инерции, чтобы не дать остановиться «конвейеру». Все выжили, все чувствовали себя удовлетворительно, вокруг клиники росло кольцо возбуждённых родственников – от них-то, сплочённых бедой, невозможно было скрыть странную счастливую новость. Родственников не допускали в боксы, однако известия о каждом, кто пошёл на поправку, передавались из уст в уста, и вот уже в округе болтали о чудодейственном знахаре, о пролетавшей мимо тарелке, о том, что больница попала под благословение некоего святого проповедника…

Заведующий понимал в происходящем не больше других, тем не менее ему ясно было, что дальнейшее бездействие чревато взрывом. В один из дней (даже самые тяжёлые больные уже поднимались, их анализы становились лучше день ото дня, дом борьбы и отчаяния превратился в дом твёрдой надежды) клиника была оккупирована корреспондентами, всего их было штук сорок. С камерами и диктофонами, фотоаппаратами, блокнотами они заполнили центральный холл, где заведующий дал пресс-конференцию; он был очень сдержан в выражениях, десять раз повторил, что чудес не бывает, что в клинике идёт испытание новой методики и что первые положительные результаты – ещё не повод для эйфории; корреспонденты разбежались по аппаратным и редакциям, и уже на другое утро вся страна знала, что в больнице города N творят чудеса по специальной методике…

Выпроводив корреспондентов, собрались в ординаторской. Говорили мало. Никто ничего не понимал. Кое-кто невнятно упрекал заведующего. Большинство отмалчивалось. Как странно, думал Ким. Мы все стали свидетелями настоящего доброго чуда, люди, обречённые на мучительную смерть, теперь здоровы и будут жить, но мы не находим себе места, потому что не понимаем, как. Незыблемые законы нарушились, мы не знаем, чего ждать дальше…

Дальше случился наплыв пациентов. Койки приходилось ставить в коридоре; все потерявшие надежду, выписанные из других клиник на верную смерть собрались теперь здесь, Ким ходил бледный и растерянный, медсёстры сбивались с ног, аппаратура для сложных обследований работала круглосуточно, под наплывом пациентов пали обязательная стерильность и даже обыкновенная больничная чистота, и на всех снимках, анализах и диаграммах было одно и то же: бурная положительная динамика. Как будто сотни врачей по всей стране дружно ошиблись в диагнозах.