Шпион, пришедший с холода - Джон Ле Карре

Он открыл обшарпанный портфель и пошарил в нем. Наконец нашел то, что искал, – полбутылки виски. Кивнув ему, старший полицейский взял бутылку, разлил виски в кофейные чашки и разбавил черным кофе.

– А куда подевался американец? – спросил Лимас.

– Кто?

– Тот парень из ЦРУ. Что был со мной.

– Пошел баиньки, – сказал старший, и все расхохотались.

Лимас поставил чашку на стол и спросил:

– У вас есть разрешение стрелять, чтобы прикрыть перебежчика? Если его преследуют.

– Нам разрешается открывать огонь только тогда, когда они обстреливают наш сектор.

– Значит, вы не можете стрелять, пока он не пересечет черту?

– Не имеем права, мистер…

– Томас, – представился Лимас. – Мистер Томас.

Они обменялись рукопожатиями, и полицейские тоже назвали свои имена.

– Не имеем права открывать огонь. Вот в чем штука. Нам говорят, что иначе начнется война.

– Чушь собачья, – вмешался тот, что помоложе. – Не будь тут союзников, Стены давно бы не было.

– И Берлина тоже, – буркнул старший.

– Сегодня ночью у меня перебежчик, – сказал Лимас.

– Здесь? На нашем КПП?

– Его нужно спасти во что бы то ни стало. За ним охотятся люди Мундта.

– Ну, через Стену можно кое-где перелезть, – заметил молодой полицейский.

– Нет, это не по нему. Он попытается перехитрить их. У него есть документы, если только их не засветили. И велосипед.

В будке была лишь одна настольная лампа с зеленым абажуром, но свет прожекторов, словно свет искусственной луны, заливал все помещение. За окном становилось все темнее и все тише. Они говорили так тихо, точно боялись, что их могут подслушать. Лимас встал у окна, глядя на дорогу и Стену прямо перед собой – грязное уродливое сооружение из кирпича, цемента и колючей проволоки, похожее на декорацию концлагеря. По обе стороны Стены тянулись не восстановленные кварталы Берлина – целое царство развалин, нарисованное в двух измерениях. Утесы минувшей войны.

Проклятая баба, думал Лимас, и этот идиот Карл, совравший ему про нее. Солгавший намеренно, как лгут они все – агенты во всех странах мира. Ты учишь их обманывать, заметать следы, а они заодно начинают обманывать и тебя самого. Карл показал ее только один раз – в прошлом году после ужина на Шюрц-штрассе. Он сыграл тогда свою козырную карту, и Контролер захотел поглядеть на него. Контролер любит удачливых агентов. Они ужинали втроем – Лимас, Контролер и Карл. Карлу такое нравилось. Он был похож на пай-мальчика из воскресной школы, начищенного, сияющего и почтительно снимающего шляпу.

Контролер минут пять тряс ему руку, говоря: «Карл, мы вами очень довольны. Помните, что мы чертовски довольны вами». Лимас глядел на них, понимая, что теперь Карлу прибавят еще пару сотен в год.

После ужина Контролер снова с воодушевлением пожал им руки, многозначительно кивнул и, намекнув, что ему сегодня предстоит рискнуть своей жизнью еще в одном месте, уселся на заднее сиденье служебной машины. И тут Карл рассмеялся, а глядя на него, расхохотался и Лимас. Они допили шампанское, продолжая со смехом вспоминать Контролера. А потом поехали на Альтер Фасе – на этом настоял сам Карл, – где их ждала Эльвира, властная сорокалетняя блондинка.

– Это, Алек, моя самая большая тайна, – сказал Карл.

Лимас рассвирепел. Оставшись одни, они бешено разругались.

– Что ей известно? Кто она такая? Как вы познакомились?

Карл надулся и отказался отвечать. После этого дела пошли скверно. Лимас попробовал было словчить: изменил места встреч и пароли, но Карлу это не понравилось. Он догадался, что за этим кроется, и разобиделся.

– Доверяете вы ей или нет, все равно уже поздно, – заявил он.

Лимас понял намек и предпочел заткнуться. Правда, теперь он был начеку: сообщал Карлу куда меньше, чем раньше, и значительно чаще прибегал к всевозможным уловкам, именуемым техникой шпионажа. И вот она здесь – вылезает себе из машины, зная абсолютно все: агентов, явочные квартиры, все. И Лимас – увы, далеко не впервые – поклялся не доверять впредь ни одному агенту.

Он подошел к телефону и набрал номер своей квартиры. Трубку взяла фрау Марта.

– У нас сегодня будут гости, – сказал он. – Мужчина и женщина.

– Супруги? – спросила фрау Марта.

– Вроде того, – ответил он, и она засмеялась своим жутковатым смехом.

Как только он положил трубку, его окликнул один из полицейских:

– Мистер Томас, скорее!

Лимас шагнул к наблюдательному окошку.

– Мужчина, мистер Томас, – зашептал молодой полицейский, – на велосипеде.

Лимас поднес к глазам бинокль.

Это был Карл, даже на таком расстоянии ошибиться было невозможно. Одетый в старый плащ армейского образца, он вовсю жал на педали. «Прорвался-таки», – подумал Лимас. Карл уже прошел проверку документов, оставалась только таможня. Лимас видел, как Карл ставит велосипед у перил и с деланным равнодушием подходит к будке. «Не переигрывай, парень», – подумал он. Наконец Карл вышел из будки, дружески помахал человеку за барьером, и огни, белый и красный, лениво поехали вперед. Он прорвался, он ехал к ним – все удалось. Только часовой посреди дороги, а затем черта и полная безопасность.

И в это мгновенье Карл, похоже, услышал какой-то звук, почуял какую-то опасность. Оглянувшись через плечо, он низко склонился к рулю и принялся бешено жать на педали. Перед ним по-прежнему был лишь часовой на мосту, он обернулся и смотрел на Карла. И вдруг зажглись прожектора, белые и слепящие. Они взяли Карла на мушку, поймали в своих лучах, как ловят кролика автомобильные фары. Послышался океанский рев сирены, звук выкрикиваемых команд. Неподалеку от Лимаса двое полицейских опустились на колени, глядя в щели между мешками и быстро заряжая автоматические винтовки.

Восточногерманский часовой выстрелил в собственном секторе, очень аккуратно. Первый выстрел, казалось, подтолкнул Карла вперед, второй – отшвырнул назад. Но он все еще продолжал ехать мимо часового, а часовой продолжал стрелять в него. Потом он поник, рухнул наземь, и они довольно явственно услышали грохот упавшего велосипеда. Лимас молил Бога, чтобы они не взяли Карла живым.

Лимас наблюдал, как остается внизу взлетная полоса аэропорта Темпельхоф. Он не был склонен к раздумьям или философствованию. Лимас знал, что он – человек конченый, и с этим обстоятельством ему впредь предстояло считаться, как человек считается с тем, что у него рак, или с тем, что его ждет длительное тюремное заключение. Он понимал, что нет никакого способа навести мост над пропастью между вчера и сегодня. Он принял свое поражение так, как когда-нибудь примет и смерть, – с циничной горечью и отвагой одиночки. Он продержался дольше, чем многие другие, теперь его победили. Говорят, что беззубая собака на свете не жилица; образно выражаясь, Лимасу выбили все зубы. И выбил их Мундт.