Интриги дядюшки Йивентрия - Максим Ельцов

Пока в голове молодого человека лихорадочно мельтешили мысли о том, как бы поправить свое бедственное положение, ноги его размеренно шагали по тускло освещенному асфальту улицы Попутных Ветров, периодически поддавая точного пинка незадачливой консервной банке. Так, громыхая пустой жестянкой и энергично шмыгая носом, Йозефик добрался до самого конца улицы и свернул в неприметный тупичок без названия и соответственно освещения, дорожного покрытия и других благ цивилизации, обеспечиваемых муниципальными властями. Где-то там в темноте прятался небольшой бар «Шорох и порох», в комнатке над которым Йозефик и жил.

Стараясь не заслонять свет от фонаря, оставленного позади, и ориентируясь по жирному блеску, отражаемому лужами, Йозефик с мрачной решимостью потопал в темноту. Про себя он отсчитывал шаги между невидимыми ямами, расположение которых изучил на горьком опыте. Только накопленные знания и проявление некоторых чудес эквилибристики позволили ему добраться до двери «Шороха и пороха» относительно чистым и сухим. Любой другой уже отчаянно боролся бы за жизнь, уходя на дно какой-нибудь особенно коварной лужи с особенно холодным течением. И скорее всего этой лужей была бы Лужа Гранде. Единственная в мире лужа, нанесенная на карты.

Дверь со скрипом открылась, и на сырую улицу, не испытывая особенного энтузиазма, вяло поползли клубы табачного дыма и обрывки неспешных бесед. Йозефик с облегчением зашел в удушливую жару бара, прикрыл за собой дверь, и только тогда дверной колокольчик соблаговолил звякнуть. К слову сказать, звон у этого колокольчика был несколько мрачноватым, а то и вовсе замогильным.

Появление молодого человека не вызвало никакой реакции у уже крепко вмазавшей публики, которая сейчас плавала по волнам воспоминаний. В баре царила атмосфера горячечного бреда. Безумность каждого отдельного посетителя лишь усугублялась полнейшей невменяемостью его коллег. У любого нормального человека рассказываемые этим вечером в «Шорохе и порохе» истории вызвали бы сильное желание покрутить пальцем у виска. Но если бы их услышал человек не столь рациональный и хоть отчасти верящий в магичность окружающего мира, то ночными кошмарами и всяческими фобиями он бы себя обеспечил на всю оставшуюся жизнь.

Йозефик прошел к стойке и присел на высокий табурет, и из полумрака к нему качнулась фигура, напоминавшая своими очертаниями огородное пугало. Это был владелец «Шороха и пороха» Бигги Дандау, человек большой души и огромного роста.

– Добрый вечер, мальчик мой, добрый вечер. – Голос Бигги был похож на шелест сухих листьев на ветру. – Выпьешь чего-нибудь?

– Давай кофе, Биг. Похоже, намечается вечер воспоминаний? Я не прочь послушать пару историй.

– Ну, тогда тебе повезло, очень даже! – Бармен загадочно улыбнулся. – Сдается мне, сегодня может что-то измениться в этом мире, и будь я проклят, если это что-то не находится сейчас в «Шорохе». Знаешь, у меня опять суставы ноют, значит, что-то на подходе. Что-то важное.

После этих слов бармен задумчиво глянул в сторону двери, отступил в темноту за стойкой. Было слышно, как он возится с кофейником, тихо намурлыкивая одну из старых песенок. Наверняка она была весьма популярной в его далекой молодости. Зубодробительно громыхнув чашкой и блюдцем, перед Йозефиком очутился его кофе.

– С ромом, мальчик мой, – не выходя из темноты, шепнул Бигги. – А то еще простудишься, умрешь, и будет твой неупокоенный дух преследовать меня и укорять за жадность до конца дней моих…

Продолжая бормотать в том же духе, Бигги уселся в свое кресло, спрятанное где-то в темноте. Сверкнула спичка, отблеском подмигнула серьга в ухе, и по бару разнесся невероятный смрад его табака. Йозефик закашлялся, и его глаза наполнились слезами. Ему пришлось на ощупь добираться до другого конца бара, где поражающее действие махорки Бигги было не столь ужасающим. Там молодой человек опустился на свободный стул, весь в предвкушении хорошей истории.

У Йозефика уже был накоплен солидный опыт участия в таких посиделках, как-никак он почти шесть лет жил над этим баром. Прислушавшись к нескольким беседам, он безошибочно выбрал рассказчика, который еще только приступал к повествованию. Сделать это было довольно просто: все рассказы начинаются с истеричных ноток и обвинений окружающих в непроходимой тупости и сомнительном происхождении. В данный момент обличительную речь заканчивал старый Смитти Шелк, бывший матрос и нынешний пьяница. Одну ногу ему заменяла хитроумная конструкция из поршней, лебедок и шестеренок, приводимая в движение небольшим двигателем, пожиравшим все горючие жидкости в неимоверных количествах, как и ее владелец. Шелк уже сообщил всем своим слушателям об их родословных, прошелся по вопросам интеллектуальных способностей, после чего ему оставалось только поклясться всей выпивкой мира, и можно было приступать к рассказу.

– Мы шли на «Канюке» из Пор-зи-Уна, второй день шторма, неба не видно, газолины задыхаются… – Лицо Шелка приобрело какой-то соленый мечтательный оттенок. – Вот капитан-то наш так прямо и сказал, что в такой шторм проще всего держать курс на дно. А неохота на дно-то, вот и шли мы через шторм из Пор-зи-Уна.

«Канюк», вам сразу скажу, корабль хоть и старый у нас был, но очень даже серьезный. Помните эти старые броненосцы на угле-то? Так вот, он-то то же самое и был, только вот газолины ему поставили. Самые что ни на есть новые. Мало того что новые, так еще и «просоленные»…

– Что это значит – «просоленные»? – хрюкнул один из благодарных слушателей. – Что ж их, водой, газолины-то, забортной залили?

– Забортной водой мозги тебе вымыло. – От мечтательности Шелка не осталось и следа, глаза выпучились, ни на ком особо не фокусируясь. – Не знаешь, так не перебивай тех, кто знает! Меня-то, значит, и не перебивай. Дело это хитрое, как его точно делают, не знаю, но вот что делают – факт. Кажется, из животных, рыбин или еще кого как-то что-то вытягивают и потом это самое в механизмы вживляют, всыпают или еще как вплавляют, и становятся они как эти самые рыбешки-зверушки. Быстрее, сильнее становятся все, ну или крепче, смотря чего насыплешь. Хитрое это дело, и делают его по-тихому.

– Ну и кто же этим занимается? – поинтересовался Йозефик. – Я про такие дела впервые слышу…

– А откуда тебе о таком знать, мальчик мой, – подал голос Бигги. – Эти дела темные, не принято про них болтать где попало. Так что сиди потише и мотай на ус.

Смитти некоторое время ошалело пытался понять, откуда до него посреди бушующего шторма могут доноситься голоса. Порой он слишком уж погружался в свои воспоминания. Момент слабости прошел, и соленое выражение вернулось на лицо старого моряка.

– Так вот, были у нас дизеля с секретом, а поэтому пришлось нам этих самых, кто их солил, с собой вести. Проверить они что-то хотели. А знаете ли, подозрительные это типчики были. Бледные, как луна зимой, да и говорили чудно. Я последний раз такой говор только у своего деда слыхал, а это-то давно было. Жутью от них даже против ветра несло. Вот я-то вроде и не такой уж и трус, а вот только их увидел, сразу будто дохлый краб по спине пробежал.

– Не бегают дохлые крабы! Сам видел: не бегают! – опротестовал некто в линялой солдатской шинели. – Вот брякнется кверху лапами, и все. А бегать не бегает. Мертвечина только в Бурнском лесу бегать может. Вот сам видел, мы тогда на Бамли наступали…