По ту сторону мечты - Юлия Цыпленкова

Рев над головой заставил меня распахнуть глаза. Я не увидела того, кто ревел, но услышала отчаянный писк знакомого зверька. Он скатился по камням вниз, упал рядом со мной, но, даже не обратив в этот раз внимание, рванул прочь. И желание ждать смерть исчезло. Даже представить того, кто рычал в пещере, было жутко. Я была согласна тихо отойти в мир иной, но не хотела делать это в муках.

Не знаю, что двигало мной, наверное, все-таки упрямство, но я поднялась на ноги и побежала. Хотя, может, это только мне казалось, что я бегу, но делала я это на пределе последних сил, не замечая ни ветра, ни снега, ни лютого холода. Не оборачивалась, просто было невозможно страшно. Бежала и бежала, пока не спотыкнулась обо что-то и не полетела на новые камни. На этом силы иссякли.

Перевернувшись на спину, вновь посмотрела на небо и зажмурилась, потому что услышала торопливые шаги. Похоже, меня нагнали.

— Анат тыор ахэй?

Это был женский голос, уже немолодой, даже, наверное, старческий. И я ни слова не поняла из того, что мне сказали.

— Помогите, — сипло выдавила я. Попыталась открыть глаза, но лишь судорожно вздохнула, когда теплая ладонь закрыла мне их.

— Шархын, — сказала женщина, и я провалилась в пустоту небытия…

Не знаю, сколько я была без сознания, наверное, долго, но очнулась в этот раз от жары. Всё мое тело горело огнем. Хотелось содрать даже кожу и мясо, лишь бы появилось облегчение, и изматывающий зной ушел. Но он не уходил, продолжая плавить меня до костей. И я даже не могла сказать, что мне нравилось больше: когда я леденела от холода, или горела от жара? Кажется, мне не нравилось ничего. Наверное, мне тяжело угодить…

Беспокойно заерзала и поняла, что не могу сдвинуться с места. Тут же щеки коснулось что-то прохладное, и я замерла, жадно прислушиваясь к этому приятному ощущению. Прохлада коснулась второй щеки, затем лба, и губы стали вдруг влажными. Я разлепила их, облизала сухим шершавым языком, и влага исчезла.

— Еще, — попросила я, но не уверена, что вообще это сказала. Возможно, слово было всего лишь мыслью.

Губы снова стали влажными, только теперь я не спешила облизывать их, опасаясь растратить единственную каплю воды в той раскаленной пустыне, которой стала я сама. Замерев, я лежала некоторое время, вдруг осознавая, что сквозь закрытые веки я вижу отсветы, кажется, огня. Еще через мгновение ощутила смесь запахов, в которых я опознала дым и травы. Был еще какой-то запах, въедливый и резкий, он быстро перебил все остальные, и я поморщилась:

— Фу.

А следующим открытием стало монотонное бормотание надо мной, в которое изредка вплетались глухие удары. Бум… бум… бум. Бормотание было тихим, чем-то напоминая песню, только скучную, похожую на длинную унылую дорогу. Я даже представила, что иду по этой дороге. Вокруг серая пыль, камни и сухая трава. А над головой солнце. Жаркое, невыносимое, изнуряющее.

Я застонала и открыла глаза. Надо мной стояла пожилая женщина. Жуткая. Лицо ее было испещрено глубокими морщинами, веки нависли, и глаза из-за этого казались узкими. На лбу и щеках старухи я рассмотрела рисунок, но что он означает, не смогла разобрать. И всё же, несмотря на видимую дряхлость женщины, взгляд ее был ясным и острым, будто у хищной птицы. Крючковатый нос еще больше усиливал это ощущение.

На голове старухи был надет странный головной убор с нашитыми на него костяными пластинами. Седые косы лежали на плечах, укрытых чем-то вроде красного балахона, и стянутого на поясе плетеным кушаком. Я поняла, что не знаю такой одежды, никакой аналогии в голову не пришло. Перед внутренним взором мелькали мимолетные образы, на которые сознание откликалось узнаванием, вроде той же хищной птицы, но вот женщина осталась за пределами моей памяти. Если я что-то и знала о ней, то благополучно забыла.

Старуха в очередной раз подняла над головой круг, обтянутый потемневшей кожей, с боков которого свисали меховые хвосты и нитки с разноцветными бусинами, ударила по нему короткой толстой палкой и замолчала. Кажется, она проводила какой-то ритуал. «Колдунья», — отозвалось сознание.

— Ыргын? — спросила она.

— Не понимаю, — шепотом ответила я.

Колдунья отложила круг и палку и поднялась с колен. Только сейчас я заметила, что лежу на полу, спеленатая с головы до ног в ткань. Женщина отошла куда-то за пределы моей видимости, но быстро вернулась с глиняной кружкой в руке. Она снова опустилась рядом со мной, приподняла голову и прижала кружку к губам. Настой, полившийся в раскрытый с готовность рот, оказался холодным и горьким. Но жажда была столь велика, что я, толком не заметив горечи, жадно выпила всё, что мне дали.

Затем кружка исчезла, и женщина прижала узкую сухую ладонь к щеке. Она заговорила. Задумчиво, неспешно, словно рассуждала. Я не понимала ни слова. Вслушивалась, но язык был мне незнаком. Он казался грубым и гортанным. Не знаю, на каком языке говорила я, но, похоже, и колдунья никогда его не слышала.

— Я не понимаю, — сипло повторила я, и старуха махнула рукой.

Что-то коротко произнеся, она вновь встала на ноги и ушла, оставив меня в одиночестве. Шаги я слышала, хозяйка осталась в доме, но ко мне уже не подходила. Мне осталось только прислушиваться и думать. Но это выходило плохо, мешали растерянность и жар. Впрочем, последний постепенно сходил, и мой разум медленно, но верно, начал проясняться. Когда из неудобств осталась только ткань, не дававшая мне шевелиться, я перестала слушать шаги и редкое бормотание старухи, и начала размышлять.

Некоторое время я терзала разум попытками вспомнить: кто я, откуда, и как появилась в той пещере. Однако, в конце концов, отказалась от этой затеи, ощутив легкую головную боль. После этого я сосредоточилась на том, что знала точно — моя одежда. То есть та сорочка, в которой я была одета. Откуда-то я точно знала, что она была жутко неприличная, потому что длинна невесомого одеяния едва достигала колен.

Предположений о том, почему на мне была надета вещь, выходившая за рамки приличий, было несколько. Я замужем, я чья-то любовница, я… куртизанка. Точно знала, что вещь дорогая, и значит, дешевой шлюхе принадлежать не могла. Значения всех этих слов я понимала, и потому решила остановиться на замужестве, оно мне казалось наиболее привлекательным. Из этого следовало, что я не девица. Впрочем, женщина, надевшая короткую сорочку, девицей быть не могла. Слишком развратно.

Остановившись на этом, я перешла к окружающему миру. Я знаю такого зверька, как крыса, знаю о собаках. Знаю, как выглядит хищная птица, знаю о приличиях… хотя бы про длину сорочки. Я понимаю запахи, могу различать предметы гардероба… О, знаю слово — гардероб! Еще саркофаг. Еще я разбираюсь в окружающем пространстве. Узнаю снег, ветер, деревья. Выходит, я помню почти всё, кроме того, кто я, где жила, на каком языке разговариваю, и как я оказалась в пещере, зажатая между камнями. И любая попытка вспомнить, приводит к тому, что начинает ломить в висках.

Недалеко от меня послышались шаги. Я скосила глаза и увидела старуху. На ней уже не было ни красного балахона, ни шапки с костяными бляхами. Теперь женщина была одета в серую рубаху, поверх которой красовался жилет с меховой оторочкой, и юбку, доходившую длиной до щиколоток. Обувь колдуньи была мне незнакома. Она представляла собой нечто вроде коротких кожаных сапожек, только без подметок и каблуков. Оттого шаги женщины выходили тихими и шаркающими. По краю обуви тоже шла тонкая меховая оторочка.