Имяхранитель - Азамат Козаев

Зверь с переломанным позвоночником, еле слышно поскуливая, сучил передними лапами и пытался отползти прочь. Гигант выворотил из песка валун, похожий на лошадиный череп, и мощным ударом острого выступа размозжил поверженной бестии голову.

А пес, напавший на девушку первым, убегал. Он был в высшей степени сообразителен, и потому не испытывал сожалений ни об упущенной добыче, ни о погибших собратьях.

Вдогонку ему полетел камень, но белый зверь был уже далеко. Петляя, он продолжал мчаться так быстро, как только было возможно на песке… однако невероятное произошло. Камень попал, хоть и вскользь. Зверь взвизгнул, его мотнуло, задние лапы на миг подкосились. Однако после этого он не остановился, наоборот, прибавил скорости. Через секунду его было не разглядеть.

Мужчина, не теряя времени, двинулся к несчастной. Она молча, с каким-то отстраненным любопытством разглядывала рану на бедре. Касалась ее – то одним пальцем, то другим. Истечение светящейся субстанции, заменявшей девушке кровь, уже ослабло, но совсем не прекратилось. Намокший песок под ногами переливался, будто подсвеченная изнутри россыпь мельчайшего жемчуга. Оторвав от разодранных в схватке штанов длинную ленту, мужчина быстро и умело перетянул рану. Близкое и такое доступное женское тело, казалось, ничуть его не взволновало. Он был бесстрастен, как врач. Впрочем, и спасенная не обращала внимания на собственную наготу.

Покончив с перевязкой, мужчина легко, будто ребенка, поднял девушку на руки, и заговорил. Голос его оказался низок и по-особому богат. Словно нарочно был «поставлен» для театральной сцены.

– Ты не человек, – утверждающе сказал он. – Ноктис?

Существо, похожее на девушку, голосом, абсолютно неотличимым от девичьего, произнесло: «Да!» Кивнуло и счастливо улыбнулось. Наверное, эта улыбка могла бы расположить к толстушке даже тысячелетнего идола, олицетворяющего дух скорби, заставить ожить древний камень на краткий миг и улыбнуться в ответ. Но только не угрюмого мужчину. Он подвигал челюстью и хмуро спросил:

– Скажи, ноктис, ты помнишь, где твой дом?..

…Две с половиной тысячи лет назад в представлении людей Земля еще не была шаром. Она являла собою цилиндр или отрезок колоссальной колонны с высотой, равной трети диаметра, и звалась Хтония. Цилиндр тот покоился в центре мира и омывался со всех сторон Океаном, вместе с которым был заключен в небо,в сравнительно тонкуюоболочку из воды и воздуха, замкнутую, в свою очередь, внутри сферы из огня. Элементов, из которых состоит доступный человеку мир, тогда было всего четыре, и ни один из них не был химическим. Числа делились на треугольные, квадратные и прямоугольные, а люди делились на тех, кого зачали боги, и тех, чьих предков воистину сверхъестественная похоть богов обошла стороной. В те далекие времена место, о котором пойдет речь, звалось Пеперасменон, что на древнегреческом языке значит «ограниченное, определенное, конечное». Иначе: «мир внутри Пределов».

Если совсем коротко – Перас: Предел.

Так оно зовется и сейчас.

Больше всех о Перасе знали орфики, Анаксимандр, да еще, пожалуй, Гераклит из Эфеса. Но никаких письменных свидетельств, в которых упоминалось бы о Пеперасменоне, от Анаксимандра и орфиков не сохранилось. Как не осталось от них письменных документов вообще. Что же касается Гераклита… Не напрасно современники прозвали его Темным. Понять, какие из его соображений относятся к Пеперасменону, почти невозможно.

Можно только предполагать, почему во время оно Перас был отделен от Земли пресловутыми Пределами. Самой правдоподобной версией является та, в которой говорится, что именно здесь скрылся от гнева Зевса двуполый бог Фанес – символ света, силы и мудрости. На Земле Фанес оставил вместо себя двойника, куклу-фантом. Эту куклу обманутый Зевс пожрал, мечтая приобрести великолепные качества соперника. Разумеется, приобрел он лишь расстройство божественного желудка.

Вполне возможно, так оно и случилось в действительности. Как известно, Зевс давно сошел со сцены. Фанес же внутри Пределов по сей день пользуется огромной любовью. Ему поклоняются, ему воздвигают храмы и молятся. Его даже видят.

Считается, что Перас есть некое подобие внешнего мира. Того самого, древнего, цилиндрического. Он – копия доисторической Земли-Хтонии, только намного более доброжелательная к населяющим ее существам. Настоящая Утопия. Увы, но это, конечно, не так. Да, действительно, внутри Пределов климат чрезвычайно мягок, природа щедра, болезни редки, а общественные отношения устойчивы. Но не стоит забывать, что эти замечательные отношения покоятся на самом настоящем рабстве, на жестком ограничении рождаемости для абсолютного большинства. Не стоит забывать, что этот благодатный край все-таки заключен в золотую клетку Пределов. Что бегство с Пераса возможно лишь на грешную Землю и лишь на сравнительно краткое время. И что, наконец, чудовища древних мифов в Пеперасменоне реальны, практически неистребимы и день за днем пожинают урожай причитающихся им душ.

Выбирая своими жертвами лучших из лучших…

(М. Маклай, М. Поло. «Стоя у границ безграничного»)

Я жив, но жив не я. Нет, я в себе таю

Того, кто дал мне жизнь в обмен на смерть мою.

Он умер, я воскрес, присвоив жизнь живого.

Теперь ролями с ним меняемся мы снова.

Моей он смертью жив. Я отмираю в нем…

Пауль Флеминг

Около девяти месяцев назад

Иван лежал на спине и смотрел в потолок. Потолок был зер–кальным, и в нем отражались двое, мужчина и женщина. Мужчиной был он сам, а женщиной – очередная Цапля. Девчонка по вызову. Длинноногая, длинно–носая, с широкими бедрами и узкими плечами. Как раз такая, как ему нравится. Она лежала на жи–воте, отвернув к стене черную лакированную головку с пепельным хохолком посредине. Спала?

«Я хочу умереть, – вдруг совершенно ясно понял Иван. – Просто хочу умереть. Подойти к окну, открыть его, шагнуть вниз… Седьмой этаж, брусчатка внизу. Я даже не успею испугаться. Надоело. Жить окончательно надоело. Да и незачем. Роб найдет себе нового имя–хранителя. В конце концов, есть и другие, ничем не хуже меня… – Он приподнялся на локтях. – Когда?.. Да прямо сейчас. К чему откладывать».

Он перекатился на край кровати, спустил обнаженные ноги на холодный паркет. Встал, потянувшись большим телом, и направился к окну.

– Не надо! – Голос Цапли исходил неподдельной горечью.

Иван замер, повернулся и удивленно всмотрелся в обычно безмолвное соз–дание.

Цапля стояла на коленях. Тонкие руки были сложены в умоляющем жесте, по лицу градом катился пот, смывая бело-черный перистый грим, под которым проступала загорелая кожа. Губы подрагивали, влажный язычок быстро скользил по ним, прятался и появлялся вновь. С глазами Цапли было вовсе неладно. Они распахнулись во всю ширь, зрачки увеличились до размеров радужки и пребывали в непрестанном движении. Казалось, зрачки вот-вот разорвутся надвое, как делящаяся инфузория. Не было ни малейшего сомнения в том, что Цапля использовала свое умение. Прочла его желания.