Претендент - Ирма Грушевицкая

— Насмотришься ещё, — тряхнула она головой и выскочила из спальни.

В спину полетел смех и строгое:

— Допрыгаешься, цветочек.

Как же, жди!

В мгновении ока девушка слетела с лестницы, пробежала через просторную гостиную, где вповалку спали другие гости вечеринки и, схватив со стола непочатую бутылку содовой, выскочила в открытые раздвижные двери.

До отеля она добралась минут через двадцать, пробежавшись лёгкой трусцой по пляжу. Ночной администратор не обратил внимания ни на её странную одежду, ни на босые ноги.

Поднявшись в номер, Элис за пять минут приняла душ и, оставив волосы влажными, быстро покидала в чемодан свои нехитрые пожитки. Первый автобус со стоянки отеля до международного аэропорта Канкуна отправлялся в шесть ноль пять, и через час она уже стояла в очереди на регистрацию.

Чудесные каникулы и волшебное их завершение. Никакого сожаления Элис не испытывала. Нечто большее, чем счастье, переполняло девушку: ощущение, что перед ней распахнул двери весь мир. В тот момент она была переполнена любовью и за это — и много другое, конечно, — чувствовала благодарность к тому мужчине, что остался в доме на пляже. Элис ничего о нём не знала: ни откуда он, ни сколько ему лет, ни чем занимается. Даже его имя услышала от случайных знакомых, что привели её на ту вечеринку.

Лиам.

Лиам Как Бы Там Его Не Звали Откуда Бы Там Он Ни Был. Высокий, светловолосый, с примесью ирландской крови красавчик Лиам. Идеальный любовник на одну ночь, идеальное воспоминание, которым не грех похвастаться перед подругами.

Возможно, будь у неё в запасе ещё несколько дней, она непременно увязла бы в этом Лиаме. А так получилось очень даже здорово. Никаких обязательств. Никаких сожалений. Никаких последствий.

Если бы только она могла знать…

В мессенджерах после такой фразы обычно следует грустный смайлик. Но пройдёт немного времени, и Элис с лёгкостью поменяет его на весёлый.

Чикаго. Пять лет спустя

Из Мэрилин Рейнольдс получилась красивая невеста.

Элегантное белоснежное платье в пол, ладно облегающее её миниатюрную фигурку, струящаяся фата, прикреплённая чуть ниже макушки к тяжёлому пучку, в который были убраны роскошные белокурые волосы — глядя на подругу, Элис Манфреди испытывала настоящий эстетический экстаз.

Похоже, что и Мэри тоже.

Полностью одетая, она стояла в спальне её родителей и, открыв рот, таращилась в старинное зеркало-псише, доставшееся матери Элис от её прабабки.

— Это странно — нравиться самой себе?

— В такой день — нет.

Восхищённый вздох прокатился по комнате, отразившись в зеркале счастливой улыбкой новобрачной.

Много счастливых женщин. Очень много счастливых женщин. Невероятная концентрация эстрогена и эндорфина.

«Лав из олл эраунд». Любовь повсюду. Элис едва не мурлыкала от удовольствия. И вовсе неважно, что изначально всё задумывалось по-другому.

На последнем военном совете, в который превращалось каждое обсуждение торжества, было решено: Элис помогает Мэри собраться, сеньора София — на подхвате. Потом они едут в церковь, где встречаются с тремя невестками — жёнами братьев Манфреди, двумя племянницами, которые будут выполнять функцию розоносиц вместе с дочерью ещё одной подруги Мэри, Надин. Сама Надин тоже должна была приехать прямо в церковь, как и Глория Стенхоуп — женщина, которая вместе с Софией Манфреди считалась посажённой матерью невесты.

К слову, отец Элис и вовсе делил эту роль с четырьмя мужчинами: отцом жениха, мужем Глории Уильямом Стенхоупом, его братом-близнецом Робертом и Ронаном Лири — бывшим домохозяином Мэри.

Но что-то пошло не так, и сейчас десять пар женских глаз с восхищением рассматривали отражавшуюся в зеркале невесту.

Как много любви вокруг, как много заботы.

Элис по-матерински гордилась подругой. От одинокой сироты до невесты одного из богатейших людей Соединённых Штатов — своё счастье Мэри заслужила. Как и её Мэтт.

У этой пары был долгий и тернистый путь. Через недопонимание, расставание и обиды. Они разошлись на взлёте отношений, чтобы встретиться через пять лет и в один момент понять, что едва не совершили самую большую ошибку в жизни.

Мэтт почти сразу надел на палец Мэри кольцо, но со свадьбой они не торопилась. Опять же Мэтт — не Мэри — захотел сделать из неё событие. Элис пришлось выслушать ни один поток стенаний от подруги, пройти через несколько разговоров с Мэттом, где он просил помочь вразумить свою невесту, и, в конце концов, убедить Мэри, что её свадьба — почти государственный праздник.

Ну, может, не государственный, но в масштабах Чикаго — точно событие года.

— Подумай, за какого человека ты выходишь замуж, — увещевала она подругу. — Подумай о его статусе. Об ответственности, которая лежит на плечах Мэтта. О тех людях, которые с ним связаны и для которых он является авторитетом. Уверена, таких немало. Твой будущий муж — человек публичный, и ты не можешь игнорировать этот факт.

— Я выхожу замуж не за его публичность, — упрямилась Мэри.

— Мы все это знаем. Но это в спальне он — твой Мэтт. А для всего мира — инвестиционный магнат. И в этом мире инвестиционные магнаты не женятся на сироте, тем более тайно. Ты хочешь лишить тех, для кого Золушка ролевая модель, удовольствия тыкнуть в лицо скептикам?

— Я не Золушка.

— Ты — самая настоящая Золушка, моя дорогая. Три сбывшиеся мечты: Вивиан из «Красотки», Меган Маркл и ты. Ваши принцы вас нашли. Не отбирай надежду у страждущих того же. Твои свадебные фотографии должны быть повсюду, чтобы каждая прыщавая девчонка со скобами на зубах поверила, что с ней может случиться то же самое.

Эти ли слова убедили Мэри или понимание, что Мэтту это торжество необходимо не меньше, но, разглядывая обалдевшую от собственной красоты подругу, Элис мысленно аплодировала себе за проделанную работу.

Глория Стенхоуп опередила её всего на несколько мгновений.

— Я так тебе скажу, девочка: если по какой-то причине Мэтт откажется на тебе жениться, это сделаю я.

И всё же, несмотря на пропитавшее воздух счастье, оно там было — напряжение, возникшее из понимания неоднозначности ситуации.

По-хорошему, как минимум один человек в этой комнате желал, чтобы на месте Мэри была она — Элис. Это знание было не нужно ей сейчас. Да и не только сейчас — никогда. Но уклад семьи, в которой она выросла, говорил: мать должна обряжать в подвенечный наряд её, Элис — единственную дочь, но никак не названную.

Девушка не хотела это чувствовать, но чувствовала. И видела. По повороту головы матери. По её долгому взгляду на Мэри. По тому, как любовно она расправляла складки на старинной бабушкиной фате — её, Элис, бабушки. Сердце предательски сжималось, когда она думала, что сознательно лишила мать подобного удовольствия — собрать под венец дочь. Это был её выбор, и сеньора София, пусть не сразу, но приняла его. И теперь страдает.