Клуб Мефисто - Тесс Герритсен

— И Монти был такой же.

— Ты имеешь в виду — хладнокровный?

— Нет, разумный. Рассудительный.

— Да за всем этим у мальчишки, сам знаешь, скрывается горе. Мне жалко его до слез, ведь именно сейчас мать нужна ему как никто другой. Он упорно считает, что она за ним вернется, но мы-то знаем, что этому не бывать.

— Ничего мы не знаем.

— Мы даже ни разу не видели эту женщину! Единственно, Монти однажды написал из Каира — сообщил, что у него откуда ни возьмись появился сын. Как будто он нашел его в тростнике, словно младенца Моисея…

Тут мальчик услыхал, как у него над головой скрипнули половицы, — он глянул наверх, на лестничную площадку. И вздрогнул, заметив, что через перила на него смотрит двоюродная сестра Лили. Она наблюдала за ним, разглядывала его, как невиданную, диковинную зверушку, будто пытаясь понять, опасен он или нет.

— О! — вдруг воскликнула тетя Эми. — Да ты не спишь!

Они с дядюшкой только что вышли из кабинета и, остановившись внизу, у лестницы, смотрели на него. Смотрели с той же едва уловимой тревогой, словно боялись: что, если он ненароком услышал их разговор.

— Как ты себя чувствуешь, дорогой? — спросила Эми.

— Хорошо, тетушка.

— Уже довольно поздно. Может, пойдешь обратно в постель?

Но он не шелохнулся. Стоял на лестнице и думал, каково оно будет жить с этими людишками. Чему у них стоит научиться. Лето можно провести очень даже интересно, а потом за ним приедет мама. И тогда он сказал:

— Тетя Эми, я все решил.

— Ты это о чем?

— О лете и о том, где бы мне хотелось его провести.

Она вдруг предположила самое худшее.

— Только, прошу, ничего не решай второпях! Дом у нас и правда чудесный, стоит у самого озера, и у тебя будет своя комната. Приезжай для начала просто в гости, а там посмотришь.

— Но я уже решил — еду с вами, буду жить у вас.

Тетя вдруг смолкла в нерешительности, словно язык проглотила. Затем ее лицо озарилось улыбкой, она быстро поднялась по лестнице и крепко его обняла. От нее пахло мылом «Дав» и шампунем «Брек». Какая же она все-таки простая — самая обыкновенная! Потом подошел улыбающийся дядя Питер и ласково похлопал его по плечу, приветствуя таким вот своеобразным жестом новообретенного сына. Своими счастливыми улыбками, приторно-липкими, как волокна сахарной ваты, они заманивали его в свой мир, где царили любовь, свет и радость.

— Дети будут просто счастливы, когда узнают, что ты едешь с нами! — воскликнула Эми.

Он глянул наверх — на лестничную площадку, но Лили там уже не было. Она исчезла незаметно. «С ней надо быть начеку, — решил мальчик. — Она точно следит за мной».

— Теперь ты член нашей семьи, — прибавила Эми.

И пока они все вместе поднимались наверх, она уже строила планы на лето. Говорила, куда они его повезут, какой вкуснятиной будут угощать, когда вернутся домой. Она выглядела счастливой, словно и впрямь была на седьмом небе, как мать, воркующая с новорожденным младенцем.

Эми Соул даже не представляла себе, кого они собирались взять с собой.

Двенадцать лет спустя

Быть может, это ошибка.

Доктор Маура Айлз стояла у церкви Пресвятой Богородицы и все никак не решалась войти. Прихожане уже давно собрались внутри, а она так и стояла одна во мгле, под снегом, с непокрытой головой. Через закрытую дверь церкви она услышала, как зазвучал орган, как раздались первые аккорды «Adeste Fidelis»,[1]и поняла — все, наверное, уже рассаживаются по местам. Так что, если она хочет к ним присоединиться, пора и ей идти внутрь.

Она немного поколебалась — потому что не принадлежала в полном смысле слова к числу верующих, собравшихся в церкви. Но музыка, надежда согреться и знакомые обряды, способные ободрить и утешить, звали ее. Здесь же, на темной улице, ей было одиноко. Одиноко — в сочельник.

Она поднялась по ступенькам паперти и вошла в здание.

Даже в столь поздний час все скамьи в церкви были заняты: люди сидели семьями, вместе со спящими детишками, которых подняли с постелек ради полуночной мессы. На запоздавшую Мауру покосилось несколько прихожан, и, когда стихла волнующая мелодия «Adeste Fidelis», она прошмыгнула на первое попавшееся свободное место в задних рядах. Но ей почти сразу же пришлось снова встать вместе со всей паствой, поскольку зазвучала вступительная песнь. И к алтарю, творя крестное знамение, подошел отец Даниэл Брофи.

— Да пребудет с вами благодать и мир Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа! — возгласил он.

— И с вами, — проговорила Маура в один голос с остальными прихожанами.

Даже после стольких лет, что она не была в церкви, отклики слетали с ее губ непринужденно: она помнила все с детства, когда ходила в воскресную школу.

— Господи, помилуй. Христе, помилуй. Господи, помилуй…

Даниэл даже не догадывался, что она здесь, а Маура была сосредоточена на нем одном. На его темных волосах и легких движениях, его сочном баритоне. «Сейчас я могу смотреть на тебя без всякого стыда и стеснения, — думала она. — Сегодня это не зазорно».

— Воздай нам радость в Царствии Небесном, где Он пребывает и властвует с Тобою и Духом Святым, Боже единый во веки веков…

Снова примостившись на скамье, Маура услышала глухое покашливание и хныканье измотанных детишек. На алтаре мерцали свечи в ознаменование света и надежды, осиявших эту зимнюю ночь.

Даниэл начал читать:

— «И сказал им Ангел: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям…»

«Святой Лука, — подумала Маура, услыхав знакомые строфы. — Врач Лука».

— «…И вот вам знак: вы найдете Младенца в…»

Тут он осекся — взгляд его остановился на Мауре. И она подумала: «Что, не ожидал увидеть меня здесь сегодня?»

Он откашлялся — и стал читать дальше:

— «…вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях».

Хотя теперь он знал, что она сидит среди других прихожан, их взгляды больше не встретились. Ни во время исполнения «Cantate Domino»[2]и «Dies Sanctificatus»,[3]ни во время дароприношения и таинства евхаристии. Когда сидевшие рядом с нею прихожане встали и направились причащаться, Маура осталась на своем месте. Если не веришь — не пристало лицемерить, деля гостию и вино с истинно верующими.