Рыцарь любви - Эмма Орчи

– Да ведь они их не догнали! – послышалось в толпе.

– Будь проклят этот Гроспьер за глупость! Он вполне заслужил свою участь! Как это не осмотреть хорошенько бочки?

Все эти восклицания, по-видимому, очень забавляли Бибо, и он так хохотал, что по его щекам текли слезы.

– Ну, – сказал он наконец, – аристократов-то в бочках вовсе не было, да и возница, оказывается, вовсе не англичанин.

– Как? Что?..

– Ну да! Гвардейский капитан – переодетый англичанин, чтобы его черт побрал! А двенадцать его молодцов – самые что ни на есть аристократы!

Толпа безмолвствовала; в происшествии было положительно что-то сверхъестественное, – республика, хоть и уничтожила Бога, не могла уничтожить в человеческих сердцах страх перед неведомыми силами.

Близился час заката. Бибо приготовился закрывать заставу.

– Эй, телеги, вперед! – приказал он.

Несколько крытых повозок выстроились в ряд, готовые оставить город, чтобы в соседних деревнях запастись провизией для завтрашнего базара. Почти все они были хорошо известны Бибо, так как по два раза в день проезжали заставу.

Перекинувшись несколькими словами с двумя-тремя возницами, большей частью женщинами, Бибо тщательно осмотрел внутренность повозок и произнес:

– Я не намерен попасться, как глупый Гроспьер.

Эти женщины обычно проводили целый день на Гревской площади, у подножия гильотины, занимаясь вязанием и болтовней и в то же время наблюдая за тележками, подвозившими новые жертвы террора. Какое это было забавное зрелище! Места брались с боем. Бибо, дежуривший днем на площади, узнал некоторых «вязальщиц», как их называли, любовавшихся сегодня на работу гильотины и обрызганных кровью проклятых аристократов.

– Эй, бабка! Что это у тебя в руке? – спросил он одну из фурий, которую видел еще недавно на площади.

На рукоятке ее кнута красовался целый пучок локонов самых разнообразных оттенков – серебристых, золотистых, темных.

– Это? – спросила ведьма, с грубым хохотом расправляя локоны костлявыми пальцами. – А я, видишь ли, подружилась с милым дружком мадам Гильотины, вот он и отрезал для меня эти локончики с тех головок, что скатились сегодня. Он и на завтра обещал мне такой же подарочек, да вот не знаю, приду ли завтра на свое обычное место.

– Что так? – спросил сержант, который хотя и был грубым солдатом, не мог не содрогнуться при виде этого отвратительного подобия женщины с ужасным трофеем на рукоятке кнута.

– Внук заболел черной оспой, – сказала она, указывая пальцем на свою тележку. – Говорят даже, будто это чума. Завтра меня, пожалуй, и в Париж не впустят.

При этих словах Бибо с проклятием отскочил от женщины; толпа также быстро отхлынула; если что-нибудь могло еще внушить ужас и отвращение этим огрубелым существам, то именно страшная заразная болезнь.

Старуха со своей повозкой осталась одна посреди дороги.

– Проклятый трус! – сказала она Бибо. – Неужели ты испугался?

– Убирайся со своим чумным отродьем! – грубо крикнул сержант.

Старуха опять захохотала и, подстегнув свою лошадку, выехала за заставу.

Этот инцидент испортил весь вечер. Люди начали подозрительно оглядывать друг друга: уж не проникла ли чума в их среду? Вдруг, как и в истории Гроспьера, на сцене появился гвардейский капитан, но Бибо хорошо знал его, и нечего было опасаться, что он превратится в переодетого англичанина.

– Телега! Телега! – крикнул он, едва переведя дух.

– Какая телега? – резко спросил Бибо.

– Крытая телега с женщиной на козлах!

– Ты говоришь о старухе, в повозке которой внук, заболевший чумой?

– Ну да! Неужели ты пропустил ее?

– Тысяча чертей! – пробормотал Бибо, и его красное лицо моментально побледнело от ужаса.

– В телеге спряталась бывшая графиня де Турнэ с двумя детьми; все они предатели, осужденные на смерть!

– А женщина на козлах? – пролепетал Бибо, у которого мурашки забегали по спине.

– Да это, черт возьми, был сам англичанин. Проклятый Алый Первоцвет! По крайней мере дело сильно на это смахивает. Если это правда, берегись, Бибо!

Дувр

«Приют рыбака»

Салли была страшно занята в кухне, где над гигантским очагом в ряд выстроились кастрюли и сковородки. В углу, над огромной жаровней, медленно вращался вертел, поворачивая к огню то одну, то другую сторону дивного английского ростбифа. Две юные судомойки, разгоряченные, запыхавшиеся, с высоко засученными рукавами на полных, с ямочками, руках, суетились около очага, весело хихикая, едва только мисс Салли на минутку отворачивалась; старая Джемайма не переставая ворчала на них.

– Эй, Салли! – раздался из зала веселый голос.

– Господи, – с добродушным смехом воскликнула Салли, – им опять что-то понадобилось.

– Пива, конечно! – проворчала Джемайма. – Уж не думаешь ли ты, что Джимми Питкин удовольствуется одной кружкой?

– У мистера Гарри тоже, кажется, страшная жажда, – подмигнув подруге, ехидно заметила Марта, одна из маленьких служанок.

Обе опять захихикали, и Салли бросила на них сердитый взгляд, многозначительно потирая руки, которые, очевидно, чесались добраться до красных щек Марты. Однако врожденное добродушие взяло верх, и Салли, молча пожав плечами, продолжила жарить картофель.

– Эй, Салли! Салли!

На этот раз к голосам присоединился стук оловянных кружек о дубовые столы.

– Отец и сам мог бы подать пиво, – проворчала Салли, когда Джемайма, сняв с полки два кувшина с пенившимся пивом, начала наливать его в оловянные кружки. «Приют рыбака» славился этим напитком еще со времен короля Карла. – Он ведь знает, что мы все здесь заняты.

– Он слишком занят разговорами о политике с мистером Хемпсидом, чтобы затруднять себя заботами о твоей кухне, – проворчала Джемайма.

Салли подошла к маленькому зеркальцу, висевшему на стене, наскоро пригладила волосы и, кокетливо приколов к своим черным кудрям нарядный чепец, захватила в каждую руку по три кружки с пивом и понесла их в зал.

В конце XVIII века «Приют рыбака» далеко не имел той известности и значения, какими пользуется в наши дни, но и тогда это была старая почтенная гостиница, и ее дубовые стены, скамьи с толстыми спинками и полированные столы с отпечатками пивных кружек в виде причудливо переплетенных колец давно почернели от времени. На темном фоне дуба ярко выделялись горшки с красной геранью и голубыми «кавалерскими шпорами», украшавшие высокое решетчатое окно. Хозяин этой гостиницы обладал солидным достатком, о чем свидетельствовало обилие оловянных кружек в прекрасных старинных буфетах и прочной медной посуды над очагом, светившейся, как золото. Вообще весь внешний вид гостиницы наводил на мысль о почтенных и постоянных посетителях и вытекающем отсюда благоденствии.