Стисни зубы и умри - Лорел Гамильтон

Мэтью продолжал обнимать меня за шею, пока она вытирала его рот мокрой салфеткой. Затем она положила бледного оттенка блеск на его губы, хотя, как мне показалось, это было лишним. Она забрала у меня шляпу и одела ее поверх его локонов. Если бы он был немного старше, такая одежда была бы унизительна для любого мальчика, которого я встречала, но на трехлетнем смотрелась на самом деле... мило. Я бы никогда не признала этого вслух, но это было правдой.

- Огромное спасибо, Анита! - сказала Моника - Не могу поверить, что я забыла ее.

Я могла поверить, но я просто улыбнулась и промолчала. Молчание - лучшее средство для меня и Моники. Вверх пронеслась толпа маленьких девочек, одетых в девчачьи версии его костюма, и он заерзал, чтобы я опустила его вниз. Я сделала это с радостью.

Моника наблюдала, как он убегает с другими из своего класса, этим особенным материнским взглядом: гордость, любовь и почти обладание. Я никогда не сомневалась, что она любила своего маленького мальчика. Это была одна из причин, почему я была добра к ней.

Она повернулась ко мне, все еще улыбаясь.

- Я так рада, что вечер сегодня, так что завтра я смогу заняться делами.

Я кивнула и попыталась сбежать. Моника явно была юристом лучше, чем человеком, по крайней мере, Жан-Клод доверял ей готовить контракты, которые могли быть подписаны или не подписаны завтра. Я доверяла Жан-Клоду в вопросах ведения бизнеса.

- Согласна, - сказала я и попыталась ускользнуть.

Она схватила мою руку. Мне не нравилось, когда меня трогали неблизкие мне люди. Я подхватила ее под руку, но она, казалось, не замечала. Она наклонилась и шепнула:

- Если бы мне предложили семнадцатилетнего мальчика-игрушку, я была бы больше взволнована, Анита.

Мэтью не было видно, поэтому я позволила моим глазам выразить, насколько порадовал меня ее комментарий. Моника отпустила мою руку, ее глаза немного расширились, а лицо сделалось удивленным.

- О, перестань, Анита, какая женщина не была бы польщена?

- Во-первых, я еще не решила, позволить ли ему остаться в Сент-Луисе, когда они привезут его завтра из Вегаса. Во-вторых, больше никогда не называй его мальчиком-игрушкой.

- Какая чувствительная, - сказала она, затем ее лицо смягчилось, и глаза загорелись от мысли, которая, я не сомневалась, мне не понравится. - Уже защищаешь его, Анита. Смотри-ка, должно быть, он лучше в постели, чем попадались мне в этом возрасте.

Я наклонилась и прошипела в ее ухо:

- Мы все были ментально изнасилованы одним из самых страшных вампиров, который когда-либо существовал, Моника. Она питалась мной, чтобы восполнить свою силу вертигра. Она использовала меня, и его, и всех остальных тигров, пытаясь выжить, даже если бы это уничтожило всех нас. А теперь скажи мне, что в этом было хорошего? - говоря все это, я схватила ее руку.

- Ты делаешь мне больно, - тихо проговорила она.

Я отпустила ее и отошла назад. Она посмотрела на меня, и, думаю, на секунду позволила себе увидеть меня, по-настоящему увидеть меня. Она рассердилась, и на мгновение я поняла, что нравлюсь ей не больше, чем она мне. Затем на ее лице появилось другое выражение, которое большинство мужчин восприняло бы как хороший взгляд, но женщина знает, когда другая собирается перерезать ей горло.

- Забавно, как всегда оказывается, что это не твоя вина, когда тебе приходится заниматься сексом со всеми этими мужчинами, Анита, - и с этими словами она ушла. Ушла, воткнув словесный нож глубоко и жестоко прямо мне в сердце. Ничто не ранит сильнее, чем слова другого человека, когда он говорит именно то, что вы боитесь сказать вслух. Черт, Мэтью сказал то же самое, по-своему. Все большие мальчики целуют тебя, Нита.

Я искала убежища от смеющихся детей в костюмах и проницательных глаз Моники. Я помахала Мэтью, когда он назвал мое имя, готовясь на выход с маленькими девочками из своего класса. Я хотела сесть на свое место, чтобы видеть его; он выйдет через секунду. Да, именно так, я спешила на свое место, чтобы увидеть его представление, но я знала, что это не правда. Я бежала к своему месту и ожидающим меня мужчинам, потому что часть меня считала, что Моника права, и все мои слова были типичным случаем леди, которая слишком много протестовала.

Я добралась до лестницы и все еще переполненного фойе. Внимательно оглядела толпу в поисках Мики, но, поскольку он был одного со мной роста, мы не могли видеть друг друга в толпе. Люди расступились, и я увидела его в середине комнаты, он разговаривал с семьей, которую я не узнала. Он улыбался, лицо светилось чувством юмора. Он засмеялся, откинув голову, беззвучно для меня из-за гула толпы. Толпа сомкнулась вновь, и я снова потеряла его из виду. Я направилась к нему. Давка рассосалась, и я снова смогла его увидеть. Он был одним из тех редких людей, которые могли показаться изящными, пока вы не замечали их широкие плечи, сужающиеся к талии. Он был сложен как пловец, хотя занимался бегом и тяжелой атлетикой, как и большинство оборотней, которых я знала. Все его костюмы приходилось приспосабливать с помощью спортивных разрезов. Итальянские костюмы, казалось, подходят лучше всего. Американские костюмы выглядели, в основном, как коробки и ужасно смотрелись на коротких мужчинах с мышцами. Хотя Мика был сильным, а не грузным. Костюм Мики сидел на нем идеально, и я поймала несколько брошенных ему вслед взглядов женщин, спешащих мимо нас со своими семьями. Я улыбнулась, потому что знала, что без костюма он выглядел еще лучше, чем в нем. Проходивший мимо мужчина посмотрел на его зад. Там Мика тоже не был обделен. Полагаю, из-за того, что он был невысоким и привлекательным, я могла бы назвать его красавцем, если бы он захотел, но он был слишком хорош для таких слов, как "красавец". Кроме того, у него были волосы почти по пояс. Вьющиеся, и такого богатого, глубокого коричневого оттенка, который мог быть светлым, когда он был маленьким. Волосы у него были почти такие же кудрявые, как и мои, и рассыпались по его спине так, что многие женщины могли позавидовать. Мои собственные волосы были мне почти по пояс, потому что он хотел постричься, а я не хотела, чтобы он это делал. Я хотела убрать несколько дюймов своих волос, и он мне не позволил. Так что мы заключили сделку. Если я отрежу себе волосы, он отрежет свои. Мы зашли в тупик, у меня не было таких длинных волос со школы.

Он повернулся ко мне, словно почувствовал мой взгляд, и я смогла, наконец, увидеть все, от тонкой линии лица, может быть, немного чересчур длинной у челюсти, для того, чтобы считаться полным совершенством, но только эта линия позволяла ему выглядеть мужественным. Начальная школа, должно быть, была адом, так как невысокие и красивые мужчины обычно не преуспевают. Он сказал мне, что его глаза были первоначально коричневыми, но я никогда не видела глаз, с которыми он родился. Он пришел ко мне с глазами леопарда, навсегда пойманными в эти темные ресницы, зеленовато-желтые, меняющие цвет в зеленый или желтый в зависимости от того, какого цвета одежду он носил или как падал свет. Большую часть времени он носил темные очки, чтобы скрыть глаза, но с наступлением темноты они зачастую больше привлекали внимание, чем что бы то ни было скрывали, и его поражало, как много людей могло смотреть ему в глаза и только заметить: "Какие красивые глаза" или: "Какой великолепный зеленый цвет", и не уловить связь.