Шерлок Холмс и Золотая Птица - Фрэнк Томас

— Этот человек пишет аккуратно и экономит место: строчкирасположены довольно близко одна от другой. Осмелюсь предположить, что,занимаясь экспертизой драгоценностей, он пишет свои заключения от руки, а непечатает на машинке.

— Все лучше и лучше! Умоляю вас, продолжайте.

— Увы, не могу. Похоже, здесь больше ничего не обнаружить.

Холмс кивнул с напускным сочувствием, что всегда предвещалофейерверк блистательных догадок. Я отлично знал, как мой друг обожаетдемонстрировать свои маленькие трюки и как по-детски гордится ими.

— Вы бы думали иначе, дружище, если бы прочли мою работу«Почерк как средство распознавания склонностей и взглядов». В этой статейкеесть несколько интересных мест. Давайте посмотрим на письмо Линдквеста. Буквынаклонены вправо, и концы строк загибаются вниз. Несомненный признак трагедии,Ватсон! Обратите внимание на первое предложение, в котором слова, начинающиесяс латинской «t», встречаются трижды. Во всех случаях эта буква имеет удлиненнуюпоперечную черточку. Смотрите-ка: то же самое и во втором предложении, здесь узаглавной «T» еще более длинный штрих.

— Особенность его почерка?

— Согласен. Но горизонтальная черточка изменяет своюинтенсивность. Пока мне незнаком почерк Линдквеста, я могу предположить, что вдругих случаях эти знаки были более четкими и разборчивыми. В нескольких местахзаметна волнистость, свидетельствующая о слабости. Боюсь, что он опасно болен,и этим объясняется срочность его визита.

— Холмс, вы не перестаете изумлять меня. Вам достаточнокоротенькой записки, чтобы сделать выводы о том, что человек в отчаянии и что унего проблемы со здоровьем!

— Ну что вы, — довольный произведенным эффектом, скромнозаметил Холмс. — Это элементарное понимание того, чего следует ожидать.

Великий детектив прервал беседу и занялся записной книжкой.Это была книжка под литерой «Ф», и я решил, что Холмс, вероятно, просматриваетдело Фэйринточ в поисках автографа Нильса Линдквеста. Я так и не выяснил, верноли мое предположение, поскольку часы пробили девять и последний удар далекогоцерковного колокола донесся одновременно со звонком в парадную дверь дома номер221-б по Бейкер-стрит. Вслед затем послышались шаги на лестнице. Подготовленныйвыводами Холмса, я обратил внимание, что шаги были неровными и наш посетительпреодолел семнадцать ступеней, дважды останавливаясь, чтобы набраться сил.

Когда слуга Билли провел мужчину в комнату, я поразилсяхудобе нашего гостя. Его светлые волосы, редкие на лбу, все еще оставалисьдостаточно густыми на макушке. Неестественный румянец и лихорадочный блеск глазне оставляли сомнений в правоте Холмса. Боже мой. Холмс опять угодил в точку.Этот человек действительно серьезно болен, подумал я.

Холмс кратко представил мне Нильса Линдквеста, и пока язанимался графинами с вином, наш гость устроился в низком кресле у камина. Емубыло трудно дышать, воздух из разрушенных легких вырывался с хриплым, трескучимзвуком. Тем не менее Линдквест вполне владел собой и говорил довольно звучным ировным голосом. В его безупречном английском отчетливо слышался скандинавскийакцент.

— От профессионального взгляда доктора Ватсона и вашегопроницательного глаза, мистер Холмс, безусловно, не ускользнул неприятный факт.Я имею в виду, неприятный для меня, — добавил он с мрачной усмешкой.

Холмс умел проявлять сочувствие, если его призывали к этому,но было очевидно: Линдквест не искал сострадания и не одобрил бы сентиментальныхрасспросов.

— Я полагаю, вы заручились заключениями специалистов? —осведомился Холмс деловым тоном.

— Трое ведущих врачей не скрывают, что дни мои сочтены. Ихрешение однозначно. Поэтому-то я у вас.

— Чем я могу помочь вам? — спросил Холмс, когда я подалгостю напитки.

Линдквест поблагодарил меня взглядом и одним глотком осушилполбокала, словно пытаясь придать себе сил. Потом он нагнулся вперед в своемкресле и начал рассказ.

— Узнав, что мое время истекает, я столкнулся сопределенными этическими проблемами. Мне необходимо привести в порядок своидела. Видите ли, джентльмены, месяц назад я получил задание от некоего ВасилаД`Англаса из Берлина. Дело было изложено в письме. Клиент выслал мне задаток вразмере тысячи фунтов, с тем, чтобы я обнаружил Золотую Птицу и организовал еевозвращение.

Лицо Холмса оставалось бесстрастным, и Линдквест продолжал:

— Вам, вероятно, незнакомо это произведение искусства.Ничего удивительного, если знать историю Птицы. В любом случае Д`Англассогласен выплатить еще тысячу фунтов за возвращение вещи и компенсироватьрасходы, связанные с ее поисками. Мои люди наводили справки у коллекционеров иювелиров, но не сумели напасть на след Птицы. Конечно, мне не следовало братьсяза это дело. Увы, здоровье не позволяет мне пуститься в необходимоепутешествие. Мне нужны были деньги, и я взялся за работу, которую не сумеюзакончить.

Холмс нахмурился:

— Вы говорите, путешествие. Но разве, обращаясь клондонскому эксперту, ваш джентльмен из Берлина не считал, что предметнаходится здесь, в Англии?

— Д`Англас не был уверен в этом. Золотую Птицу он приобрел утурецкого торговца Абена Хассима. Приобрел, но не получил. Документ,подтверждающий покупку, был послан Д`Англасу, что сделало его законнымвладельцем. Но перед самой отправкой в Германию Птица из магазина Хассима былаукрадена. По неизвестным мне причинам мой клиент полагает, что вещь должнапоявиться в Англии. Но начать, безусловно, следует с Константинополя. Я долженбыл бы отправиться туда, расспросить Хассима и напасть на след. А вместо этогоя нанял Баркера, сыщика из Суррея, чтобы он попытался отыскать след впреступном мире Лондона.

На лице Холмса появилась слабая улыбка.

— Мой конкурент, — заметил он и быстро взглянул на меня. —Вы помните, Ватсон, наши с ним пути пересеклись во время расследования делаДжозии Эмберли.

— «Москательщик на покое», — автоматически отметил я.

— Да-да, так вы озаглавили рассказ об этом деле, —подтвердил Холмс. Он снова посмотрел на Линдквеста. — Судя по размеру гонорара,эта вещь представляет немалую ценность, не так ли?

— Совершенно верно. Двадцатитрехдюймовая фигура из чистогозолота установлена на массивном золотом пьедестале. К тому же искуснейшаяработа.

— Господи! — невольно вырвалось у меня. — Неужели онадействительно золотая?