Козни колдуна Гунналуга - Сергей Самаров

То, что начал говорить Снорри, было явно не его словами. Это были слова мстительной Хельги, и слова эти были для жадноватого ярла острее любого ножа.

— Я хочу сказать, что выступлю в твою поддержку только при одном условии.

Раньше Снорри никогда условий не ставил. Уважение к старшему в роде обязывало младших выслушивать только условия ярла.

— Я слушаю тебя. Что тебе подсказала твоя глупая голова или, что гораздо хуже, твоя неразумная мать? Она-то доброго никогда не присоветует, и я часто жалею, что еще в молодости не вырвал у нее язык. Это избавило бы меня от многих неприятных минут. А тебя от необдуманных поступков. Говори…

— Мы разделим с тобой имение поровну. Кроме того, часть своей доли ты выделишь матери. Ты же обязан о ней заботиться. Ее вины в твоем ранении нет.

— Ей я выделил столько, сколько этой старой кляче полагается, и даже, наверное, больше. А ты получишь не половину, а все, но только после моей смерти.

— Отец, не заставляй меня желать тебе смерти, — равнодушно попросил Снорри.

Скажи он это иначе, с чувством, с угрозой, в конце концов, Торольф оглянулся бы, не занес ли кто-то уже оружие над его головой. Но равнодушие в голосе сына говорило о том, что Великан просто повторяет выученные слова, звучащие как весомый аргумент. Наверняка Хельга заставила сына несколько раз повторить фразу, чтобы тот хорошенько ее запомнил. Он запомнил, но повторять устал, и потому теперь произнес ее так равнодушно. Но это была, пожалуй, самая большая вежливость, которую Торольф слышал от сына за все последние годы. Обычно Великан, с тех пор как стал взрослым и осознал свою силу, умел говорить только грубости, считая, что должен разговаривать с другими только так.

— Я могу постоять за свою жизнь. И даже перед сыном.

Уж чем-чем, а угрозами воздействовать на Торольфа было невозможно. И сын, и Хельга знали это лучше других. И потому Торольф понимал, что сейчас прозвучат другие слова, и опять слова, не свойственные Снорри, а только вложенные в его уста матерью, все и всегда умеющей просчитывать до тонкостей и не упускающей ни одной мелочи.

— Я предлагаю тебе не войну, а союз. У нас у каждого будет свое имение, но это имение будет все равно почти единым, поскольку каждый из нас обязан будет поддерживать другого в трудную минуту. Или ты соглашаешься, или я со своим войском немедленно ухожу в те земли, которые считаю своими, и попробуй отобрать их у меня.

Хельга прекрасно владела ситуацией и знала, что у Торольфа вражда сразу с четырьмя разными ярлами, и выяснить отношения с ними следует как можно быстрее, пока они не надумали объединиться. Если они объединятся, тогда уже и союз со Снорри не поможет. Но, чтобы разделаться с каждым по отдельности, требуется стремительность действий и отсутствие сомнений в собственных возможностях. Следовательно, Снорри отцу просто необходим. Более того, Торольф мог предположить, что Хельга приложила собственную руку, чтобы обострить его отношения с соседями. Это было бы полностью в ее духе.

— Я согласен, — быстро все сообразив, ответил Торольф. — Я согласен разделить с тобой часть земли. Не всю свою землю, а часть. К твоей части отойдет в дополнение то, что я временно выделил твоей матери. Женщина не может быть ярлом. Следовательно, она не является владелицей того дома, где живет. Там владелец только один — я. Но я выделю эту землю тебе. И разделю еще часть. На большее можешь пока не рассчитывать. Ты и без того получишь больше трети. Для начала этого тебе хватит.

— Мне нужно ровно половину, — угрюмо сказал Снорри. — Может быть, потом я попрошу больше. Если ты сразу не согласишься. И титул. Обязательно титул. Сразу. С половиной земли я смогу называться ярлом. С третью земли я буду считаться простым бондом. Только половину, отец. Меньше меня не устроит.

— Нет.

— Твой выбор, отец, сделан? Тогда я ухожу.

У Торольфа в глазах мелькнула тоска. Мелькнула молнией, которую Снорри, конечно, и не заметил. Но сам ярл не ощутить собственную тоску не мог. Снорри уходит. Это значит, что завтра Торольф не сможет вывести свое войско на бой, и тогда потеряет еще значительную часть земли, пусть пока и чужой, но мыслями он к ней давно и прочно привык и даже строил уже планы относительно заселения нового вика в маленьком, но удобном фьорде. И естественным было желание посмотреть на дело с иной стороны: не лучше ли дать что-то Снорри, но возместить потери за счет других? Это было бы гибким решением, а Торольфу нравилось считать себя гибким человеком, способным на разумные поступки.

— Я согласен…

— Прикажи позвать лагмана. Мы составим договор.

Хельга даже это предусмотрела.

Сам Снорри никогда бы не додумался звать лагмана…

* * *

Ветер снова крепчал, хотя эпицентр шторма, в который драккары недавно угодили, был умело отведен в сторону рукой, мыслями и заклинаниями колдуна Гунналуга. После шторма, когда ослаб ветер, Гунналуг зачем-то еще создал туман, оправдывая это необходимостью спрятать какие-то следы, но океанские волны следов не оставляют, а преследования Торольф не боялся, да и преследовать их было некому. А драккары уже приближались к полосе прибрежных рифов, и искать проходы в тумане было не просто рискованно, это было смертельно опасно, и смешно было бы погибнуть, затратив столько усилий и еще не добившись результата. Радовать врагов и бесславно гибнуть, не сумев преодолеть привычную преграду, Торольф не желал, и потому настоял на своем, требуя разогнать туман. Колдун неохотно, подумав и поморщившись, все же согласился, пропустил поток ветра, которым туман был быстро превращен в рваные клочья. И сделал он все вовремя. Еще полчаса, и было бы поздно. А так полосу рифов, совершив несколько крутых маневров с помощью весел, прошли благополучно. И оказались совсем недалеко от берега, но ветер снова готовил шторм, которому полоса рифов помехой быть не может, и в этой узкой прибрежной полосе шторм мог доставить много неприятностей, потому что шел с восходной стороны и мог просто выбросить драккары на прибрежные скалы. Следовало позаботиться о быстрейшей высадке на берег, следовало многое предусмотреть и о многом позаботиться, а мысли, как назло, были заняты другим. Хорошо еще, что Торольф всегда держит только опытных кормчих, которые сами в состоянии давать правильные команды. И они уже начали эти команды давать. Все лодки шли дружно и точно, повторяя каждый маневр первой.

Сейчас, когда сына, а следовательно, и угрозы с его стороны не стало, почему-то вспомнился этот разговор о разделе имения, и вспомнился он совсем по-другому. Снорри Великан уже не казался таким отъявленным негодяем, каким казался тогда, и вспоминался только как жертва интриг своей властной матери, противиться которой он никогда не мог. Ее напору трудно было противиться даже самому Торольфу, что же говорить о Снорри, большом и сильным телом, но не обладающим сильным духом человеке. На Снорри всегда можно было воздействовать. И мать умела это делать лучше других. Не сам же Снорри, в конце-то концов, проявил вдруг желание стать конунгом. Это она, его мать, официально только мать ярла Снорри, была в действительности женщиной-ярлом, то есть тем, чего не бывает в природе. И она же хотела в дополнение ко всему стать женщиной-конунгом. Не называясь так официально, но стать. Конунг, прячущийся в тени широкого плеча своего сына. Хельга слишком любила власть и слишком стремилась к ней. Торольф даже уверен был, что, сделав официальным конунгом Снорри, Хельга через сына добилась бы принятия закона, согласно которому женщина могла бы стать полноправной правительницей, и, возможно, стала бы ей через какое-то время. Но такого, как понял Торольф, не пожелал видеть сам Один, покровитель мужчин-воинов.