Тайны народа - Эжен Сю

Затем, прервав на минуту разговор и выглянув на улицу, молодая девушка сказала своему товарищу:

— Вы видели?

— Что?

— Этого драгуна…

— Драгуна, Жаника?

— Да, пожалуйста, пойдите посмотрите, не повернется ли он в сторону лавки. Я потом объясню, в чем дело. Идите скорее… скорее!

— Драгун вовсе не обернулся, — наивно ответил Жильдас. — Но что у вас, Жаника, может быть общего с драгуном?

— Ничего, слава богу, но их казарма находится близко отсюда…

— Эти мужчины в касках и с саблями — дурное соседство для молодых девушек, — сентенциозно заметил Жильдас. — Мне вспомнилась песня «Вопрос»:

— Понимаете, Жаника? Голубки — это молодые девушки, а ястреб…

— Это драгун? Вы…

— Как, Жаника! Разве вы не заметили, что соседство ястребов… то есть драгун, для вас вредно?

— Это меня не касается.

— А кого же?

— Подождите, Жильдас, вы, я вижу, славный парень, мне нужно с вами посоветоваться. Вот что случилось. Четыре дня назад барышня, вместо того чтобы работать как обыкновенно в задней комнате, в отсутствие господина и госпожи Лебрен сидела за прилавком. Я стояла подле нее и смотрела на улицу, как вдруг заметила, что перед нашими окнами остановился военный, драгун. Это был не солдат, на нем были густые золотые эполеты, а на каске султан. Это был по меньшей мере полковник. Он остановился перед лавкой и стал смотреть…

Беседа двух земляков была прервана внезапным приходом человека около сорока лет, одетого в полукафтан и черные бархатные панталоны. По одежде он походил на механика железной дороги. Его энергичное лицо было до половины покрыто густой темной бородою. Он казался взволнованным и поспешно вошел в магазин, сказав Жанике:

— Дитя мое, где ваш хозяин? Мне надо с ним поговорить, идите и скажите ему, что его спрашивает Дюпон… Вы запомните мою фамилию? Дюпон!

— Сударь, господин Лебрен вышел сегодня на рассвете, — возразила Жаника, — и еще не вернулся.

— Тысяча чертей!… Он, значит, пошел туда? — пробормотал вполголоса прибывший, собираясь уходить из магазина. На пороге он обернулся и сказал Жанике: — Дитя мое, как только господин Лебрен вернется, скажите ему, что Дюпон приехал.

— Хорошо, сударь.

— И что если он, господин Лебрен… — добавил Дюпон, запнувшись на мгновение, как человек, подыскивающий подходящее выражение, а потом, найдя его, быстро проговорил: — Скажите своему хозяину, что если он еще не ходил смотреть свой запас перца — вы слышите? — свой запас перца, то чтобы он не ходил туда, не повидавшись с Дюпоном. Вы запомните это, дитя мое?

— Да, сударь. Вы, может быть, будете любезны написать господину Лебрену?

— Нет, — живо возразил Дюпон, — это бесполезно. Скажите только ему…

— Чтобы он не ходил смотреть свой запас перца, не повидав господина Дюпона, — подхватила Жаника. — Так, сударь?

— Совершенно верно, — ответил незнакомец. — Прощайте, дитя мое.

И он поспешно ушел.

— Вот так штука! Господин Лебрен, значит, также и бакалейщик, — с удивлением заметил Жильдас своей подруге. — У него есть запасы перца. А этот человек! Он был не в своей тарелке. Заметили вы? Эх, Жаника, положительно, это удивительный дом.

— Вы приехали из деревни и поэтому удивляетесь всяким пустякам. Но дайте же мне закончить рассказ о драгуне.

— О ястребе в золотых эполетах и с султаном на каске, который остановился перед лавкой и стал смотреть в окно на вас, Жаника?

— Он смотрел не на меня, а на барышню Велледу. Барышня шила и не видела, что этот военный пожирает ее глазами. Мне было так неловко за нее, что я не осмеливалась ей сказать, что на нее так смотрят. Наконец барышня случайно заметила, что перед окном стоит человек, не спускающий с нее глаз. Она покраснела, как вишня, велела мне смотреть за магазином и ушла в заднюю комнату. Это еще не все. На следующей день, в тот же час, полковник появился снова, на этот раз в статском костюме, и опять остановился под окнами. Но за прилавком была сама хозяйка, и он простоял на часах недолго. Третьего дня ему тоже не удалось увидеть барышню. Наконец, вчера, в то время как госпожа Лебрен находилась в лавке, он вошел и спросил у нее, очень вежливо притом, не может ли она ему приготовить большой запас полотна. Хозяйка ответила утвердительно, и решено было, что полковник придет сегодня, чтобы переговорить с самим господином Лебреном.

— Вы полагаете, Жаника, что хозяйка заметила, что этот военный несколько раз приходил смотреть в окна?

— Не знаю, Жильдас, и не знаю также, надо ли предупредить хозяйку. Я только что попросила вас посмотреть, не обернулся ли этот драгун, потому что боялась, как бы он не стал подсматривать за нами. К счастью, этого не случилось. Не знаю, сказать мне все хозяйке или ничего не говорить? Если скажу — это может ее встревожить, промолчу — быть может, окажусь виноватой. Что вы мне посоветуете?

— По-моему, вы должны предупредить госпожу, ибо ей, быть может, тоже кажется подозрительным этот большой запас полотна. Гм-гм…

— Я последую вашему совету, Жильдас.

— И хорошо сделаете. О, моя милая девушка, мужчины в касках…

— Хорошо, это, вероятно, из вашей песни?

— Она ужасна, Жаника! Моя мать певала мне ее сотни раз на посиделках, как моя бабушка певала ее моей матери, и как прабабушка — моей бабушке…

— Довольно, Жильдас, — сказала Жаника, смеясь и прерывая своего товарища, — от бабушки к прабабушке вы дойдете, наконец, до нашей праматери Евы…

— Конечно! Разве в деревне не передаются от семьи к семье сказки, которые восходят…

— …восходят к тысячным или тысяча пятисотым годам, как сказки Мирдина или Барона Жойо, под которые я засыпала? Я знаю это, Жильдас.

— Ну хорошо, Жаника, так песня, о которой я говорю по поводу людей, носящих каски и шатающихся около молодых девушек, ужасна. Она называется «Три красных монаха», — сказал Жильдас зловещим тоном. — «Три красных монаха, или Господин де Плуернель».

— Как вы сказали? — с живостью спросила Жаника, пораженная этим именем. — Господин…

— Господин де Плуернель.

— Это странно.

— Что же именно?

— Господин Лебрен иногда упоминает это имя.

— Имя господина де Плуернеля? По поводу чего же?

— Я часто слышала, как господин Лебрен упоминает об этой фамилии, точно жалуясь на нее, или же, рассказывая о каком-нибудь злом человеке, нередко говорит: «Это, верно, сын де Плуернеля!» — точно так, как говорят: «Это, верно, сын дьявола!»