Все то, чем могли бы стать ты и я, если бы мы не были ты и я - Альберт Эспиноса

Сколько раз я занимался во сне сексом с какой-нибудь женщиной, а на следующий день не решался даже с ней поздороваться, опасаясь, что в словах «добрый день» прозвучит «доброй ночи, которую мы вместе провели».

Мир, вероятно, стал бы лучше, если бы мы рассказывали о своих эротических снах их главным действующим лицам.

Однако в эпоху, в которую мне выпало жить, это было невозможно. Я даже не мог себе представить, что этот день изменит мой мир — и, разумеется, мир всех остальных. Возможно, такие дни следовало бы отмечать в календаре цветом фуксии. Тогда нам пришлось бы раз и навсегда понять, что с этого момента больше ничего не будет прежним, что этот день затронет всех и породит коллективную память. И тогда мы могли бы решать, стоит ли в день фуксии вставать с постели.

Мой дядя пережил одиннадцатое сентября. В тот день ему было двадцать два. Он говорит, что его особенно потрясло столкновение второго самолета с небоскребом в прямом эфире. Он постоянно задавал себе вопрос: «Второй самолет задержался только для того, чтобы все телеканалы успели показать столкновение первого? Или же оба самолета должны были врезаться в башню одновременно, но второй просто опоздал?» Это его необычайно занимало. Ему хотелось знать, на самом ли деле террористы замышляли, чтобы все, включив телевизор, увидели второе столкновение, или же имела место зловещая случайность. Иногда он отвечал самому себе: «Если верно первое, то человеческая злоба беспредельна». И, клянусь, его глаза наполнялись глубочайшей печалью.

Однако вернемся к тому дню. Когда мне принесли пакет, мне снились олени с головой орла. Я проснулся оттого, что животное смотрело на меня в упор глазами орла и целилось рогами оленя, как будто собиралось наброситься на меня и выцарапать мне глаза своими орлино-оленьими копытами…

Внезапно в мой сон ворвался красный свет, замигавший в глазах оленя и зазвонивший, как домофон. Через пятнадцать секунд я, почувствовав неладное, проснулся. Хотя, возможно, я проснулся быстрее, не стану утверждать наверняка. Время в сновидениях — таинственная вещь, настолько оно относительно…

По-моему, надо быть благодарным этим нестыковкам в наших снах. Порой замечаешь некий сбой непрерывного сюжета, но продолжаешь спать, потому что не хочешь просыпаться. Это доказывает, что, выбирая между жизнью и сном, многие предпочитают сон, хотя и догадываются, что наслаждаются мнимой реальностью.

Я не из их числа. Мне не нравится убеждаться в том, что ощущения, которые я испытываю, всего лишь сон. Если я предчувствую сбой, то сразу просыпаюсь.

Вновь зазвонил домофон. Однако на этот раз он не вклинился в мой сон, я уже проснулся. Я бросил взгляд на часы: три ночи, именно в это время мне обещали доставить пакет.

Я встал с постели, не надевая тапочек. В жизни бывают моменты, когда ты должен шествовать к дверям босым, тем самым придавая происходящему оттенок героизма.

Так и есть, мне принесли препарат, который должен был покончить с моими снами, позволить жить без отдыха круглые сутки…

И, разумеется, его доставка нарушила мой отдых. Расколола мой вымышленный мир сверху донизу.

В конце концов, начиная с этого момента, он, возможно, исчезнет навсегда.

Подойдя к домофону, я увидел на экране таиландца лет двадцати пяти в джинсах и футболке, а рядом с ним пожилого мужчину лет семидесяти в строгом сером костюме, похожего на голландца. Хотя одному могло быть двадцать, а другому шестьдесят. Не верьте моим оценкам, мне никогда не удается угадать чей-то возраст, хотя я неплохо разбираюсь в национальной принадлежности и чувствах.

Что касается возраста, я принимаю на веру любую цифру, которую мне назовут. Если человек говорит, что ему тридцать, и это звучит правдоподобно, я верю, хотя ему может быть за сорок. По-моему, возраст в этой жизни мало что значит. Моя мать говорила, что об истинном возрасте можно судить по желудку и мозгам. Морщины не более чем следствие волнений и плохого питания. Мне всегда казалось, что она права, и я старался поменьше волноваться и побольше есть.

Я замечал, что людям нравится, когда я высказываюсь по поводу их возраста. Я говорю: «Ты выглядишь моложе», и это сводит их с ума. И еще восхищение загаром — вот за что они бывают особо благодарны. Если сказать: «Ты выглядишь моложе и великолепно загорел», человек не помнит себя от счастья.

Здесь уместно вспомнить шестилетнего сына моего двоюродного брата. Когда ты просишь его определить возраст человека, которому больше двадцати, он поднимает на него глаза, внимательно разглядывает и говорит: «Тебе десять лет». Будь тому семьдесят, пятьдесят или двадцать, мальчик всем дает десять лет. Если твой возраст выражается двузначным числом, для него ты уже немолод. Он прав: когда твой возраст обозначается всего одной цифрой, две — это конец всему.

Когда я вижу очень старого человека, я думаю: «Ему сто лет», три цифры — предел для человека, чей возраст обозначается двумя. Дети не слишком отличаются от взрослых, нас отделяет друг от друга всего одна цифра.

Почувствовав холод под ногами, я не стал возвращаться за тапочками: раз уж ты принял решение выглядеть героически, надо идти до конца. Иначе ты не герой, а дерьмо!

Я с нетерпением ждал, пока лифт поднимется на мой этаж. Его красный огонек мигал, и мне припомнились олени с головой орла. Их глаза тоже мерцали. Я чувствовал, что волнуюсь. У меня слегка задергался левый глаз. Это бывает со мной всегда, когда я волнуюсь или вру. После того как я это понял, я стараюсь никогда не делать этого на людях.

Пока я дожидался лифта, я чувствовал себя очень одиноким. Дело в том, что я не думал, что в этот героический момент окажусь один.

По-моему, если уж ты решился что-то в корне в себе изменить — в данном случае, не спать, — тебе нельзя жить одному. Кто-то должен быть рядом, какой-то человек, который скажет: «Гениально, это твой великий день».

Ведь мы не каждый день принимаем важные решения. На свадьбе всегда бывают люди, говорящие что-то в этом роде. Даже когда ты подписываешь ипотеку на тридцать пять лет, кто-то находит нужные слова, чтобы тебя приободрить. Перед тем как санитар отвезет тебя в операционную, кто-то пожелает тебе удачи, и это особенно ценно.

Но в тот момент рядом со мной никого не было. Я всегда был одиночкой.

Что ж, по-моему, настало время сообщить о том, что со мной случилось несколько часов назад. Не знаю, почему я не сказал об этом раньше…

Нет, знаю: порой человек устремляет взгляд к ветвям, чтобы не смотреть прямо в корень. Особенно если этот корень болен и дерево может упасть.

Вчера умерла моя мать.

Мне позвонили из Бостона, где проходило ее прощальное турне. Она была известным хореографом и чаще бывала за границей, чем дома. Она всегда творила, всегда создавала новые миры, всегда жила искусством и для искусства… Когда я спрашивал ее, почему она столько работает, она приводила мне в ответ слова Джеймса Дина о том, что такое жизнь в театре: «Я не стремлюсь быть лучше всех. Я лишь хочу летать так высоко, чтобы никто не мог ко мне подняться. Не для того чтобы что-то доказать, я лишь хочу попасть туда, где оказываются те, кто посвятил одной-единственной цели всю свою жизнь и самого себя».