Невероятная частная жизнь Максвелла Сима - Джонатан Коу

Почему я решил, что она китаянка? Ну, я не был уверен, это было лишь предположение. Но она походила на китаянку. Длинные черные волосы, невероятно густые и какие-то неприглаженные. Худое лицо с выступающими скулами. (Прошу прощения, я не очень умею описывать людей.) Ярко-красная помада смотрелась на ее губах немного странно. У нее была хорошая улыбка; улыбаясь, она почти не разжимала губ, но получалось все равно весело. Одежда на ней была дорогой: черный, вроде бы шифоновый, шарф (описывать одежду я тоже не мастер — вам все еще не терпится узнать, что будет дальше?), — так вот, шарф скрепляла золотая брошка. В общем, женщина обеспеченная. И элегантная — иного слова не подберешь. Очень элегантная. Ее дочка, лет восьми-девяти, тоже была хорошо одетой и тоже черноволосой (а много ли вы видели китаянок-блондинок?). Девочка красиво смеялась: смех зарождался глубоко в горле, а потом рассыпался звонким каскадом, а потом стихал, как ручей, стекая с холма, замирает в лужах. (Такие ручьи мы с мамой часто видели, когда она давным-давно водила меня гулять на холмы Лики; мы огибали паб «Роза и корона» и шли по кромке муниципального поля для гольфа. Наверное, смех девочки напомнил мне о наших прогулках, и это стало еще одной причиной, по которой маленькая китаянка и ее мать так заворожили меня.) Не знаю, отчего она беспрестанно смеялась; думаю, это было связано с картами, играли же они не в какую-нибудь глупую детскую «ведьму», но и не в серьезную взрослую игру, скорее в упрощенный вист. Но как бы ни называлась их игра, у девочки она вызывала смех — явно на радость матери: китаянка подзуживала дочку, смеялась вместе с ней и словно купалась в этом смехе. Смотреть на них было очень приятно, однако мне приходилось дозировать удовольствие: не хватало только, чтобы китаянка заметила, как я на них пялюсь, и приняла меня за извращенца. Раз или два она встречалась со мной взглядом, но быстро отворачивалась, и я не успевал ничего прочесть в ее глазах, во всяком случае, приглашения присоединиться в них точно не было, а отведя взгляд, китаянка снова принималась разговаривать с дочкой и смеяться, моментально восстанавливая границы интимности, будто обносила себя и девочку крепостной стеной.

В один из таких моментов мне и захотелось послать сообщение Стюарту, но в моем мобильнике больше не значился его номер. Я хотел сказать ему, что понял лишь сейчас то, что он пытался объяснить мне про машины. Автомобили — как люди. Каждый день мы вливаемся в толпу, носимся туда-сюда, едва не касаясь друг друга, но реальный контакт происходит очень редко. Мы все время уворачиваемся. Все время что-то теряем, оставаясь на уровне «а могло бы быть иначе… или не могло?». Это страшно, если задуматься. Лучше уж вообще об этом не думать.

Вы способны припомнить, где вы были в тот день, когда умер Джон Смит? Подозреваю, большинство не способно. Подозреваю даже, что многие и понятия не имеют, о каком таком Джоне Смите идет речь. Верно, людей с такими именем и фамилией обреталось и обретается на этом свете немало, но тот Джон Смит, о котором я говорю, был главой Британской Лейбористской партии и умер от инфаркта в 1994 году Разумеется, его смерть не имела столь глобального резонанса, как гибель Джона Кеннеди или принцессы Дианы, но я до сих пор помню — и совершенно отчетливо, — где я был в тот день. В кафе универмага в Илинге, за столиком, в обеденный перерыв. Со мной был Стюарт и еще пара-тройка парней, в том числе Дейв — настоящая заноза в заднице. Дейв работал в отделе электротоваров, всегда жутко самоуверенный, громогласный, занудный — терпеть таких не могу. А за соседним столиком сидела симпатичная девушка лет двадцати, со светло-каштановыми волосами, вид у нее был грустный, потерянный, и она поглядывала в нашу сторону. Звали ее (как довольно скоро выяснилось) Каролина.

В универмаге я тогда проработал только два месяца и числился в новичках. А раньше я колесил по дорогам, торгуя игрушками от фирмы из Сент-Олбанса. Нормальная работа, во всяком случае, мне нравилась. Я подружился с другим представителем фирмы на Юго-Востоке, Тревором Пейджем, и мы классно проводили время, но постоянные разъезды никогда не заводили меня так, как Тревора, и новизна ощущений, которую дают путешествия, быстро и крепко приелась. Мне уже хотелось обосноваться где-нибудь, а не мотаться с места на место. Я сделал первый взнос за дом, мой собственный дом, в Уотфорде (по соседству с Тревором, как я узнал позже) и начал активно искать другую работу. Захаживая в илингский универмаг, я постарался расположить к себе Стюарта, который заведовал отделом игрушек. В дружбе, возникающей по деловым соображениям, всегда есть что-то натянутое, но мы искренне понравились друг другу, и я стал регулярно наведываться в Илинг, чтобы выпить со Стюартом после работы. И вот однажды вечером Стюарт позвонил мне домой в свой выходной и сказал, что идет на повышение в управленческий отдел, а мне предлагает занять его место в отделе игрушек. Поначалу я колебался, меня беспокоило, как на это отреагирует Тревор. Но он не обиделся, напротив, Тревор понимал, что именно такая работа мне и нужна. Спустя два месяца я уже трудился в Илинге на полной ставке и каждый день обедал в кафе со Стюартом и его коллегами. Там-то я и приметил симпатичную девушку лет двадцати со светло-каштановыми волосами, которая, похоже, всегда обедала в одиночестве.

Сейчас кажется, что это было так давно, в незапамятные времена. Тогда все казалось возможным. Абсолютно все. Интересно, испытаю ли я это чувство еще когда-нибудь?..

Нет, лучше не углубляться в эти мысли.

Ладно, смерть Джона Смита. В тот день в кафе за столиком с пластиковой столешницей нас собралась целая компания. Было начало лета 1994 года. Только не спрашивайте меня, солнце светило или лил дождь, в кафе без окон перемены в атмосфере никак не ощущались, мы обедали в вечных сумерках. Тот день, однако, отличался от прочих: Дейв (этот противный малый из электротоваров, которого я не выносил) пригласил за наш столик Каролину. Понятно, Дейв на нее глаз положил, но обхаживал он девушку так бестолково, что больно было смотреть. Не сумев произвести впечатление болтовней о своей спортивной машине, стереосистеме необычайной красоты и холостяцкой берлоге в Хаммерсмите,[3]Дейв задействовал смерть Джона Смита — о которой утром сообщили по радио — и ну отпускать идиотские шуточки на тему инфаркта. Типа: после первого инфаркта, случившегося у Смита в конце 1980-х, врачам удалось оживить его сердце, но не мозг, — стоит ли удивляться, что Смита произвели в председатели Лейбористской партии? Было очевидно, что идиотский юмор Дейва раздражает и огорчает Каролину, но, не будучи с нами толком знакома, она стеснялась дать отпор. Она вяло улыбалась в ответ, остальные нестройно хихикали, пока я неожиданно для себя самого не сказал: «Не смешно, Дейв. Совсем не смешно». К этому моменту почти все закончили обедать и очень скоро ушли, но только не мы с Каролиной; мы оба продолжали ковыряться в пудинге, словно следуя некой негласной договоренности. Минуты две мы сидели молча, чувствуя неловкость и понимая, что кто-то должен нарушить тишину. Наконец я смущенно пробормотал что-то о деликатности, которой Дейв никогда не отличался, и тут Каролина впервые за обеденный перерыв заговорила. Наверное, прямо тогда я в нее и влюбился. Какой же у нее был голос! Я ожидал, под стать ее внешности, чего-то ультрарафинированного, четкого-звонкого, но она произносила слова с естественностью простой ланкастерской девахи. Я настолько удивился — и заслушался, — что поначалу даже не вникал в то, что она говорит, просто балдел от ее голоса, словно она вещала на каком-то мелодичном иностранном наречии. Впрочем, я быстро опомнился и, не желая выставить себя полным дураком, сосредоточился и уразумел, что она спрашивает, почему я не присоединился к общему веселью. Не потому ли, допытывалась Каролина, что я поддерживаю лейбористов. Нет, отвечал я, лейбористы тут ни при чем, дело в другом. По-моему, нельзя смеяться над покойником, когда его тело еще не остыло, тем более что Джон Смит всегда казался приличным человеком и у него остались жена и дети. Каролина согласилась со мной, хотя у нее имелись и другие причины, чтобы скорбеть о кончине Смита. Она считала, что в смысле ситуации, сложившейся в британской политике, он умер в самый неподходящий момент, ведь на следующих выборах он мог победить, и из него получился бы отличный премьер-министр.