Сад камней - Влада Ольховская

— Игнатьич, это несерьезно…

— Серьезно, — отрезал он. — Или двадцать штук, или вали отсюда, мешаешь!

И тут Кира поняла, что он не намерен торговаться. Да что там, он и переговорами это не считает! Он абсолютно уверен, что на спасение дворняжки она больше тысячи не потратит… Потому что никто из них троих не потратил бы. Игнатьич просто хотел придать всему, что здесь происходило, хотя бы видимость цивилизованности, создать иллюзию, за которой все равно скрылась бы расправа над живым существом.

Щенок, словно почувствовав неизбежность своей судьбы, уже даже не вырывался. Он тихо поскуливал в мешке, а потом и вовсе затих, выбившись из сил. Хотя упрямый, малыш, раз так руку этому уроду порвал…

Кира, со стороны все еще казавшаяся равнодушной ледяной статуей, отчаянно пыталась сообразить, что делать. Развернуться и уйти? Да они ж собаку тут заживо сварят! Торговаться? Есть риск разозлить Игнатьича, и тогда уже ей несдобровать, потому что мир между бродягами и уличными художниками был призрачным и зыбким. Позвать полицию? Да в жизни патрульные не потащатся в эти заросли ради дворняги! Да и потом, даже если они все-таки придут, будет уже слишком поздно.

Путь был только один: выполнить условие. Поговаривали, что Игнатьич еще с зоны отличается принципиальностью: если он что-то сказал, то сделает, даже если ему самому от этого хуже. Поэтому Кире нужно было держаться за этот вариант.

— Что стала? Вали! — поторопил ее Белый.

Лом уже разжег костер и теперь подвесил над ним закопченную кастрюлю. Нож они так и не нашли, да уже и не искали. Зачем, если так просто, когда закипит, вытряхнуть содержимое мешка прямо туда?

Кира сжала кулаки в немой злости. Хотелось просто броситься вперед и ударить этой кастрюлей прямо по самодовольной роже Игнатьича! Но — нельзя, потому что она одна в жизни не справится с тремя бродягами.

Поэтому она молча сняла рюкзак, поставила на землю и опустилась на одно колено рядом с ним.

— Ты что, серьезно собралась купить это? — фыркнул Игнатьич. — Да ты совсем больная, рисовалка! Есть у тебя хоть двадцать штук-то?

Этого Кира как раз не знала. Сейчас у нее в рюкзаке были все ее деньги — до последней копейки, но даже так она не бралась сказать, сколько там. Если бы бродяги решили ограбить ее, Киру ожидало бы незавидное будущее. Заначек и накоплений у нее не было — откуда? Не с ее жизнью! Правда, еще полчаса назад она была уверена, что сегодня у нее все скорее хорошо, чем плохо. Группа туристов раскупила все маленькие картины, которые она принесла в парк, и этих денег ей вполне хватило бы на ближайшие дни — легко!

Но «эти деньги» — всего пятнадцать тысяч. То, чего хватило бы на несколько дней человеку, не хватит на одну спасительную минуту для собаки. Ирония.

Она не могла отступить, поэтому Кира продолжала обыскивать рюкзак. Ее действия веселили бомжей, но промелькнувшие деньги интриговали.

Кира решила испытать удачу:

— Пятнадцать есть, больше нету. Устроит?

Чувствовалось, что двух бродяг эта сумма устроила бы — и даже больше. Глаза Лома жадно блеснули, Белый с мешком уже направился к ней — но Игнатьич решительно остановил его.

— Нет. Или двадцать, или никак.

— Да ты чего? — удивился Белый. — Эта шавка столько не стоит, мы на пятнадцать штук пожрем больше, чем с этой похлебки, сам знаешь!

— Нет, я сказал!

И спорить с ним никто не решился. Кира чувствовала, что бывший зэк пошел на принцип.

Нервная дрожь нарастала, ей было холодно, руки почти не слушались. Она боялась, но боялась не за себя. Живое воображение художницы слишком хорошо представляло, что будет, если маленького щенка швырнут в бурлящий кипяток. От образов, которые мелькали перед глазами, взгляд туманили злые слезы, которые она старалась побыстрее сморгнуть, чтобы не веселить Игнатьича. Она должна была все изменить… Она сейчас даже не думала о том, что у нее ничего не останется, ей нужно было просто найти проклятые двадцать тысяч! То, что для какой-нибудь гламурной девочки с губами-уткой было ценой одного коктейля, для Киры оказалось слишком большими деньгами, и это унижало.

Игнатьич начинал терять терпение:

— Быстрее, киса! Или деньги, или вали отсюда, вода закипает!

Вода действительно закипала, над кастрюлей появился первый легкий пар, а значит, времени оставалось все меньше.

В кошельке нашлось еще три тысячи с небольшим, по разным карманам рюкзака — чуть больше тысячи. Когда ее отчаянный поиск был окончен, Кира обнаружила у себя на руках почти всю сумму… но это почти могло стать роковым.

— Игнатьич, девятнадцать девятьсот пятьдесят. Тебя устроит?

— Нет.

— Ты издеваешься?! — не выдержала Кира. — За пятьдесят рублей собаку заживо сваришь?!

— Не за пятьдесят рублей, а за идею!

— Какую, к чертям, идею?!

— Как я сказал, так и будет, — отрезал Игнатьич. — Вот какую идею!

От нелепой жестокости происходящего хотелось кричать. Или плакать. Или сделать какую-нибудь глупость — хоть что-то, чтобы потом было легче успокоить себя, когда отчаянный вой собаки вернется в ночных кошмарах. Но вместо того, чтобы подталкивать ее к безрассудству, память услужливо подбросила другой вариант.

Еще в первой половине дня, когда она попрощалась с первыми клиентами и была уверена, что ее сегодняшний ужин будет стоить не меньше пяти тысяч, она заметила, что на асфальте валяется смятая, грязная бумажка — сто рублей. Побираться Кира не собиралась, не ради того она всегда сама зарабатывала на жизнь! Поэтому бумажку она подняла, просто чтобы выбросить, но ее отвлекли новые покупатели. Истертая купюра перекочевала в задний карман джинсов, да так там и осталась. Что там говорят про знаки судьбы?..

Двадцать тысяч пятьдесят рублей. Все, что у нее было, — и больше, чем нужно.

От нервного перенапряжения кружилась голова, Кире хотелось, чтобы это все побыстрее закончилось. Но она не сомневалась, что бродяги этого не замечают, иначе они не были бы сейчас так спокойны, отняли бы и деньги, и щенка, да еще и ее избили бы. Однако пока Кира казалась им невозмутимой, они не рисковали связываться с ней, боялись, что у нее есть какой-то туз в рукаве. А туза не было — только блеф.

— Ладно, рисовалка, поздравляю с удачной покупкой! — издевательски произнес Игнатьич. Он забрал у Белого завязанный мешок и швырнул Кире. — О котах в мешке я слышал, но чтоб собаку в мешке покупали — такого еще не было! Дура ты все-таки. Все вы, бабы, дуры жалостливые!

— Что ж тогда тебя никто не пожалел, — проворчала себе под нос Кира.

Однако огрызаться она не решилась, ей нужно было уйти, пока полумрак был на ее стороне и скрывал от этой троицы, что она плачет. Она поспешно закинула рюкзак обратно за спину, спрятала мешок под безразмерную байку и побежала обратно к дорожке, провожаемая радостным хохотом бродяг.