Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов

Дед мой по линии отца — выходец из кантонистов. Отслужив в армии, осел в городе Канске Енисейской губернии, где женился и произвел на свет четверых детей: трех дочерей и сына — моего отца. Жена его умерла очень рано, да и он прожил очень недолго: спился и умер. Дети — старшей дочери было только 16 лет — остались одни. Очень бедствовали, голодали. Одна из сестер — тетя Соня, у которой я жил в Ростове после ареста матери, — рассказывала, что им приходилось покупать хлеб у нищих, которые попрошайничали по дворам, а затем продавали собранные ими объедки.

Старшая из сестер в возрасте 17 лет вышла замуж за богатого немецкого еврея и поселилась у него во Франкфурте-на-Майне. В дальнейшем она материально поддерживала остальных детей. В Ростове в альбоме у тети Сони я видел многочисленные открытки с видами германских городов, исписанные еврейскими письменами, иногда и по-русски. Фирма, которой он владел, называлась «Датсон». В 1934 году, после установления фашистского правления в Германии, он вывез и семью, и капитал в Маньчжурию, в Харбин, где некоторое время успешно занимался делами[3]. В середине 30-х годов связь прервалась.

Известно, что одна из сестер некоторое время жила в Праге, другая — в городе Ангарске в Прибайкалье.

Вот и все, что мне известно о моем «третьем поколении».

Теперь — о моих родителях, к которым судьба была поистине безжалостна.

Об отце в моей памяти сохранилось немного: когда его арестовали, мне было около шести лет. Помню его сидящим за письменным столом, после возвращения из очередной командировки. Вспоминаются отдельные картинки о пребывании в доме отдыха «Чебаркуль» на берегу озера, среди огромных валунов, в Железноводске, где мы были незадолго до его ареста, под Москвой в доме отдыха общества политкаторжан…

Отец рано начал работать: в возрасте 14 или 15 лет он поступил учеником в жестяницкую мастерскую Файкина, сын которого в дальнейшем женился на его сестре Соне (Софье Яковлевне). Очевидно, он хорошо овладел специальностью жестянщика. Помню, как из крышки консервной банки под его руками, как по волшебству, сама собой возникла миска для кошки: края металлического диска загнулись кверху, превратившись в подобие гармошки. Инструментом служил игрушечный молоток из моего детского набора.

Начальное образование отец получил в церковноприходской школе, затем — самообразование. В 1913 или 1914 году он отправился в Москву, поступать в народный университет Шанявского. Сначала он не был принят, но, изменив фамилию и отчество, поступал вторично, на этот раз успешно. От тех лет осталась открытка, на которой он снят на фоне могилы Л. H. Толстого в Ясной Поляне.

Не закончив университет, он отправился в действующую армию: началась Первая мировая война. Участвовал в боях на австро-венгерском фронте, был ранен под Германштадтом, награжден медалью «За храбрость». Вернувшись с фронта после Брестского мира, жил в Красноярске, во время колчаковщины был в подполье.

После брака с мамой, переехав в Свердловск, поступил работать в экономический отдел Уральского губернского правления Потребсоюза (помню упоминавшееся в разговорах наименование «Губсоюз»), стал вскоре начальником этого отдела.

В марте 1931 года ночью он был арестован. Мать не хотела посвящать меня в подробности ареста отца, но я видел, как она читала его письма и отвечала на них.

После осуждения он сидел шесть или семь лет в Ярославской тюрьме (когда я после ареста мамы приехал в Ростов, он еще находился там). Затем его перевели в Вологду и в 1938 или 1939 году — в лагерь в Карелию. Оттуда стали приходить письма, из которых можно было заключить, что положение его стало невыносимым. Крайнее физическое истощение, отсутствие теплой одежды и подорванное многолетним заключением здоровье привели к тому, что вскоре стали приходить письма уже из больницы. В каждом следующем письме сообщалось о все ухудшающемся состоянии здоровья. Последнее письмо было написано уже не им, а под его диктовку санитаркой больницы, он только смог с трудом вывести корявыми буквами подпись: «Борис». Тетя Соня спешно стала готовить посылку с продуктами, удалось достать кирзовые сапоги. Но было уже поздно. Последнее наше письмо к отцу вернулось нераспечатанным с надписью на конверте: «Убыл. Умер». Это произошло в 1939 году в лагере, находящемся где-то в окрестностях города Кемь.

Ему было всего 46 лет. Уже в середине 60-х годов я счел возможным обратиться в прокуратуру с просьбой о пересмотре дела моего отца. После многочисленных уведомлений о пересылке моей просьбы из одной судебной инстанции в другую пришло письмо, которое есть смысл привести здесь полностью и без комментариев, которые, очевидно, не требуются.

Прокуратура РСФСР

30 октября 1964 г.

№ 9/3-2547-64

Москва, Центр, Кузнецкий Мост, д. 13

Гр. Ломоносову Д. Б.

Москва, А-83, ул. Юннатов, 14, кв. 35

Сообщаю, что Ваша жалоба прокуратурой РСФСР рассмотрена. Оснований к реабилитации Вашего отца Ломоносенко Б. В. не имеется, т. к. его вина доказана личным признанием и показаниями других лиц. Жалоба оставлена без удовлетворения.

И. о. начальника отдела по надзору за следствием в органах НОВОКЩЕНОВ

И это — после XX съезда КПСС, на котором устами Н. С. Хрущева подробно рассказывалось, какими методами достигались и «собственные признания», и «показания других лиц»! Теперь уже мало кто помнит, что в докладе Хрущева речь шла о массовых репрессиях, начавшихся в 1937 году. Более ранние процессы, такие как процесс Промпартии, и тем более внесудебные приговоры различных «троек», комиссий и местных органов ЧК, ГПУ, осуждены не были. Естественно, отец, арестованный еще в 1931 году, реабилитации не подлежал.

Вторично я обратился в прокуратуру в 1990 году, когда на волне демократической перестройки общества стали публично раскрываться «достижения» советской охранки — органов ЧК, ОГПУ и МГБ. На это вторичное обращение вскоре последовал ответ, приведенный ниже. Думаю, что комментарии к нему также излишни. Добавлю лишь, что я не последовал совету обратиться за компенсацией по месту прежней работы отца. Мне показалось недостойным получать деньги (двухмесячное жалованье) в возмещение нанесенного мне ущерба. Разве можно каким-либо образом измерить цену жизни отца и связанные с этим страдания моей мамы, да и мои переживания?

Прокуратура Свердловской области

620019у Свердловск, В-19, Малышева, 2–6,

8.05.91. № 13/97-88

Гр-ну Ломоносову Д. Б.

129343, г. Москва, Берингов проезд, 4-68

Уважаемый Дмитрий Борисович!