Выстрел в чепчик - Людмила Милевская

— Ваню искать не нужно, Ваня уже известно где, — напомнилаМаруся. — Он у своей бабы.

— Тем более. Если я и поеду туда, так только с одной целью:послать их по-русски красочно и емко.

В этом месте Маруся схватилась за голову и, зверея,закричала:

— Старушка, ты сошла с ума! Епэрэсэтэ! Я прямо вся сейчасупаду! Прямо вся потеряю сознание!

— Теряй себе на здоровье, — ответила я. — Тебе и терятьнечего. Понять не могу, зачем тебе этот Ваня?

Или ты забыла, как начала толстеть при нем?

Кстати, это была первая трагедия, которая случилась сМарусей, — она стала быстро поправляться, росла словно на дрожжах.

Должна сказать, что изнурительные поиски мужа, растянувшиесяна двадцать с лишним лет, измотали мою Марусю, в последние годы она весилавсего лишь чуть больше ста килограммов.

Уверяю вас, я не шучу, это сущая мелочь для Маруси при еегренадерском росте. С этим весом наша «крошка» не расплылась, как прочие, адаже имела формы и очень выгодно выступала ими в пространство. Несмотря набескрайнюю грудь, необъятные бедра и живот, из-за которого ее, как беременную,усаживали в общественном транспорте, Маруся выглядела даже стройной, если несказать поджарой. Во всяком случае, всем так показалось, когда Маруся началатолстеть.

Началось это со щек Маруси, но, поскольку Иван Федорович такчасто их кусал, щипал и прочее, все не обратили на этот факт никакого внимания,считая естественным то, что щеки выехали за пределы физиономии Маруси.

Потом Маруся вошла в конфликт с обувью: не было в нашейторговле сапог, которые местом, предназначенным для икр, сошлись хотя бы наМарусиной щиколотке. Глядя на ноги Маруси, мы просто смеялись, понимаяничтожность всех этих сапог.

Смеялись, но, когда дело дошло до того, что Марусяотправилась к портнихе заказывать бюстгальтер (не буду говорить, какогоразмера), тут уж всем стало не до смеха. Все поняли, что дальше такпродолжаться не может, что спокойная счастливая жизнь нашей Маруси с этимпозорным Иваном Федоровичем доведет нашу «крошку» до слоновьей болезни, неговоря уже о прочих неприятностях: о поломанных диванах, раздавленных креслах ирасплющенных стульях. Таксисты, к примеру, завидев Марусю, не только непритормаживали, а панически давали газу, невзирая на близость постовых. Штрафыим казались пустяком в сравнении с убытками, в которые могла их ввергнутьМаруся.

В общем, Маруся набирала вес, а все мы, ее друзья, сгнетущей тревогой обсуждали эту проблему, все больше и больше приходя к выводу,что из косметической проблема выросла в социальную и надо срочно что-то делать.Строились даже версии рискованно циничные.

Роза, к примеру, героически предложила отбить у Маруси ИванаФедоровича. Все напомнили ей, что она замужем за Пупсом и может пострадать еесемейная карьера, но Роза с пафосом сообщила, что ради подруги она готова навсе, тем более что Иван Федорович ей не так неприятен, как всем остальным.

— Я готова начать действовать! — заявила Роза.

И все представили, что с ней будет, когда Маруся узнает обэтих замыслах. Кстати, друзья наши, несмотря на природную вредность, об этомплане Марусе не сообщили до сих пор. Никто не пошел на убийство. Никто не пошели на самоубийство и не решился Ивана Федоровича соблазнять, как предлагалаРоза.

Слава богу, до этого дело не дошло, потому что ИванФедорович неожиданно посередине полнейшего счастья вдруг перестал кричать: «А щеки!Щеки!»

Перестал он их и кусать, а потом и вовсе стал задумчив.

И вот тут-то случилась вторая трагедия — Маруся началахудеть. Учитывая набранную ею массу, это было поначалу не так заметно, как ейхотелось бы, но когда мы поняли, что происходит, — ужаснулись. Никто не помнилМарусю худой, как не помнил никто, была ли она когда-нибудь худой вообще. Всесразу стали говорить, что худеть Марусе нельзя.

— Этак и я растолстею, — выразила опасения Тося. — Раньше,глядя на Марусю, я приходила в ужас, который избавлял меня от аппетита, атеперь как же?

От кого я буду в ужас приходить?

— С этим не будет проблем, — заверила Тосю Роза. — Почащесмотрись в зеркало, и ужас тебе обеспечен, а вот Марусю надо спасать. Окружимее заботой, повиснем на этом Иване Федоровиче и не дадим ему уйти из семьи.

И мы набросились на худеющую Марусю. Пока спасали Марусю,Иван Федорович и вовсе исчез. Горе Маруси обрело такую силу, что внезапнопрорезался дивный аппетит, с которым Маруся и начала есть.

Преимущественно мои бутерброды с балыком. Поскольку с техпор, как исчез Иван Федорович, Маруся практически не выходила из моей кухни, уменя возникли проблемы, несопоставимые с горем Маруси, — над моей семьей нависголод. Евгений не успевал набивать продуктами холодильник.

— Кстати, куда делись бутерброды? — возмутилась Маруся,запихивая в рот последний.

— Разве не знаешь? — изумилась я. — Ты их съела.

Все. До одного.

— Правда? — удивилась Маруся. — Ну…

Она на секунду замялась, видимо, это как раз то время,которое понадобилось для победы ее жадности над ее же совестью.

— Ну сделай еще бутербродов, — продолжила Маруся. — Я прямовся чего-то нервничаю.

— Балыка больше нет, — отрезала я.

— Да? Нет балыка? — удивилась Маруся, будто это нормально,когда человек каждый день покупает по килограмму балыка.

Женька ругается, говорит, что продавщицы уже косо смотрят нанего.

— Нет балыка?.. Нет балыка?.. — обиженно мямлила Маруся.

Легко понять ее горе.

— У меня — нет, — заверила я. — Но зато сколько хочешь естьв магазине. Если приспичило, можешь сходить. Это совсем рядом.

— Ну, порежь там еще чего-нибудь, раз нет балыка, — словновмиг потеряв слух, небрежно бросила Маруся.

— Чего? — теряя остатки терпения, спросила я.

— Ну колбаски там московской или ветчинки.

— Маруся, у меня нет ничего, — рассвирепела я. — Ты знаешь,я не жадная, но ты уже неделю от меня не выходишь, и почему-то все время тебятянет на деликатесы. Раз такой аппетит, лопай все подряд. Хочешь, дам маннойкаши?

Маруся отшатнулась и воскликнула с глубоким отвращением:

— Нет, нет! Каши не надо, я полнею от нее.

— А от жирного балыка, значит, не полнеешь.

— Я не виновата, старушка, что у меня от нервов аппетит, —принялась оправдываться Маруся. — Так много горя у меня и так мало радости, —добавила она, кивая на мой холодильник.