Живая очередь - Александр Андрианов

Но больше всего пенсионер любил просто смотреть в окно и наблюдать за тем, что происходит вокруг. Ему нравилось фантазировать, куда мог идти тот или иной человек, и он очень радовался, когда его догадка оказывалась верной. «Вот, например, парень с цветами очень торопится и все время поглядывает на часы, — рассуждал пенсионер. — Тут к гадалке не ходи — опаздывает на свидание. Да уж, нехорошо. Вот мы в свое время за час, а то и за два приходили, чтобы милую не пропустить. Эх, молодежь… Ну да, так и есть. Вон и девочка рукой ему машет. А парень-то загорелся — вон улыбка какая! На пол-лица. Да аккуратней дорогу переходи — теперь уж не денется никуда твоя любимая. Не убежит. А вот и жаркие объятия. Поцелуй. Нет, не понять эту молодежь. Мы-то поскромнее были, оттого и чувства наши горячее во сто крат! И развод любой трагедией считался, а не то, что сейчас — почти что за правило…»

Покончив с яичницей, Дмитрий Петрович взял блокнот, красную ручку и включил телевизор. Именно в это время, ровно в 21:00, на канале ПНВ должна была начаться передача, которую намеревался посмотреть пенсионер. Надо сказать, что он терпеть не мог канал ПНВ, а уж эту программу и вовсе не выносил. Криминальная хроника текущего дня: убийства и изнасилования, разбои и грабежи, угоны машин и квартирные взломы — всего этого здесь хватало с избытком и неимоверно раздражало Дмитрия Петровича.

Впрочем, он волновался не за себя. Его нервы, выдержавшие послевоенный голод, гнет сталинских репрессий, надувательский денежный обмен и перестройку, были крепки, как сталь. Пенсионер переживал, что всю эту чернуху случайно увидят маленькие дети, а потом будут просыпаться по ночам в холодном поту от кошмарных снов. Или сердечники, которых вполне может хватить инфаркт. Или того хуже беременные женщины, которым душевные потрясения и вовсе противопоказаны.

Поэтому Дмитрий Петрович боролся с такими программами, как только мог. А мог он в сущности немногое. Лишь записывать всю информацию в свой блокнот, а затем нести ее участковому, который должен обязательно во всем разобраться и принять соответствующие меры. Однако в этот раз Дмитрий Петрович волновался напрасно. Канал ПНВ, заполучив зарубежный репортаж о погоне полиции за какими-то злоумышленниками, этим и ограничился. Пенсионер, справедливо посчитав, что ничего криминального в нем нет, и похвалив в душе участкового за его кропотливую работу, разобрал кровать и с чистой совестью отправился спать. Однако сон пришел далеко не сразу. Дмитрий Петрович еще около часа ворочался на кровати, крутил подушку из стороны в сторону, но все было бесполезно. Это случалось с ним уже далеко не первый раз и порядком надоело. Каждая ночь постепенно превращалась в кошмар. Отчаявшись побороть бессонницу собственными силами, пенсионер принял снотворное, и лишь тогда Морфей удосужился заключить Дмитрия Петровича в свои сладкие объятия.

Встав с кровати около 9 утра, тщательно побрившись и приняв душ, Дмитрий Петрович оделся и отправился в магазин. Погода была прекрасной, но пенсионера она сейчас совсем не радовала. Взглянув под ноги, старик скорчил недовольную гримасу и цокнул языком. Окурки, пивные бутылки, пакет из-под фисташек и куча изгрызанных семечек у подъезда всегда погружали чистоплотного старика в шоковое состояние. Он уже не раз делал замечание дворнику, ходил в ЖЭК, но все это не приносило ровным счетом никакой пользы. Если в будние дни ситуация оставалась более или менее приемлемой, то в выходные, когда молодежь отдыхала или, как сейчас модно говорить, «отрывалась на полную катушку», впору было хвататься руками за голову. Дмитрий Петрович собрал бутылки и вместе с пакетом фисташек выкинул их в урну, затем смел ногой семечки и окурки в небольшую канаву, находившуюся совсем рядом с подъездом и, взглянув на дело своих рук, остался доволен.

Очереди в магазине практически не было — молодая мамаша с ребенком, пожилая женщина да он сам. А вокруг — множество различных сортов хлеба, сдобные булочки, тортики, кексы и другие сладости. Купив хлеб, Дмитрий Петрович вернулся домой и прилег на кровать. Головная боль не желала отпускать его. Более того, с течением времени она все усиливалась, а запасы анальгина в доме пенсионера были уже на исходе. Впрочем, анальгин практически не помогал и являлся скорее психологической мерой борьбы с болезнью. Поняв, что дальше так продолжаться не может, Дмитрий Петрович принял решение отправиться в поликлинику. Конечно, совершенно не хотелось тратить время на такую ерунду, но старик всегда слыл практичным человеком, и если на его пути вставало какое-то препятствие, он считал своим долгом устранить его во что бы то ни стало.

Поликлиника находится почти рядом— на соседней улице, чему пенсионер был несказанно рад. Таскаться за тридевять земель, пусть даже по такому важному случаю, он совсем не хотел. Обогнув несколько домов и перейдя дорогу, Дмитрий Петрович очутился возле ничем не примечательного многоэтажного здания, весьма основательно обшарпанного снаружи. Навстречу ему выбежала собака, определенно дворняжка, чем-то похожая на колли. Она встречала и провожала всех посетителей, входивших и выходивших из помещения, радостно виляя хвостом. Вид у собаки был довольно непрезентабельный: тощая, с грязной слипшейся шерстью и постоянно слезящимися глазами. Когда пес подбежал к Дмитрию Петровичу, тот пригрозил ему кулаком и в панике отшатнулся. Пенсионер не любил собак, особенно бродячих, боясь подцепить от них блох или что-нибудь посерьезнее. Не дождавшись ласки или еды, собака убежала от старика, понурив голову, но при виде нового пациента вновь ожила и приветливо завиляла хвостом.

Внутри поликлиники обстановка была немногим лучше, чем снаружи. Изможденная старушка, подрабатывавшая вахтером, встретила его на входе и показала раздевалку, где можно было оставить верхнюю одежду и головной убор. Поднявшись на третий этаж, Дмитрий Петрович быстро вычислил кабинет терапевта и был неприятно поражен огромной очередью, выстроившейся рядом с ним.

Около пятнадцати человек разного возраста и наружности занимали все кресла, а те, кому свободного места не досталось, мерили крохотный участок помещения тяжелыми, напряженными шагами. Выяснив, кто последний, Дмитрий Петрович прислонился к стенке и стал ждать. Время тянулось медленно. Лишь через пятнадцать минут дверь кабинета распахнулась и следующий пациент был приглашен внутрь. Рассчитав, что он попадет на прием не раньше, чем через пару часов, и это при оптимальном раскладе, Дмитрий Петрович заметно приуныл.

От нечего делать старик повнимательнее присмотрелся к разношерстной толпе. Почти все пациенты были людьми пожилого возраста, и если бы он встретил их не здесь, а на улице, то был бы немало удивлен, узнав, что они чем-то больны. И правда, в поликлинике многие из них смотрелись неуместно, да и одеты были, мягко говоря, странно. Особенно выделялась четверка старичков, стоявших возле окна. На одном из них, годившемся Дмитрию Петровичу в ровесники, была надета белая рубашка и черный костюм, украшенный орденами и медалями. На другом господине, лет пятидесяти девяти, — синие брюки, голубая рубашка и черная вязаная жилетка. Белая бабочка, болтавшаяся на шее, выглядела несколько неуместно, но все же довольно оригинально. Еще один представитель этой четверки был человеком крупного телосложения. Возрастом он несколько превосходил Дмитрия Петровича, хотя по-ребячески задорные глаза и постоянное хлопанье по массивному животу в порыве дикого смеха несколько его молодили. Разбавляла эту мужскую компанию дородная дама неопределенных лет. Судя по белой блузке и тщательно отутюженной юбке кремового цвета, складывалась ощущение, что она пришла не в поликлинику, а на какой-то праздник. Подобное предположение усиливали и тщательно завитые седые волосы. Дмитрий Петрович прекрасно помнил, что на подобную завивку его покойная супруга тратила не менее получаса. До такой ли красоты больному человеку?