Сердце Ангела - Уильям Хьёртсберг

Метрдотель выдвинул мне стул.

— Я Гарри Ангел, — сказал я. — Мне звонил Штрейфлинг, адвокат, и сказал, что у вас ко мне разговор.

— Люблю, когда сразу переходят к делу, — заметил Цифер. — Выпьете что-нибудь?

Я, недолго думая, заказал двойной «манхэттен». Цифер побарабанил наманикюренным ногтем по своему бокалу и попросил повторить. Ох ты, какие руки! К таким рукам пошел бы хлыст. Должно быть, у Нерона были такие. И у Джека Потрошителя. Холеные ладони императоров и убийц. Хищные пальцы сужены книзу, как злые когти. Безвольный взмах отвердевает в мертвую хватку. Руки для недобрых дел.

Когда официант отошел, Цифер чуть подался вперед и одарил меня заговорщицкой улыбкой:

— Знаете, лично я ненавижу формалистику, но мне все-таки придется попросить вас показать документы.

Я достал бумажник и показал ему фотокопию удостоверения и почетный значок детектива:

— Еще есть лицензия на оружие и водительские права.

Изучив содержимое пластикового кляссера, мой собеседник улыбнулся еще лучезарнее и возвратил его мне.

— Я-то привык верить людям на слово. Это все мои юристы — они настояли.

— Перестраховаться не вредно, — заметил я.

— Надо же. Я думал, вы, что называется, человек рисковый.

— Только в крайних случаях.

Я все прислушивался, пытаясь уловить хоть малейший намек на акцент, но Цифер говорил безупречно ровно и правильно, его голос был словно отполирован крупными банкнотами, не переводившимися у него с пеленок.

— Может быть, перейдем к делу? — предложил я. — Я не мастер вести светские беседы.

— Весьма похвальное качество.

Цифер достал из нагрудного кармана оправленный в золото кожаный портсигар и выбрал себе тонкую зеленоватую панателу.

— Не желаете?

— Нет, спасибо.

Цифер обрезал кончик сигары складным серебряным ножичком и погрел ее над огоньком газовой зажигалки.

— Вы часом не помните такого Джонни Фаворита?

Я задумался.

— Тот, что до войны еще пел в каком-то свинговом ансамбле?

— Именно. Это была мгновенная сенсация, как выражаются представители наших звезд. В сороковом он выступал с оркестром Симпсона по прозвищу Паук. Названия пластинок я не помню, я этот свинг всегда терпеть не мог, но у него было несколько громких вещей. В театре «Парамаунт» публика с ума сходила — Синатры тогда еще и в помине не было. Да вы, наверное, помните: «Парамаунт» — это же в ваших краях.

— Когда гремел Фаворит, я еще сопляком был. Я в сороковом только-только школу в Мэдисоне закончил, пошел в полицию работать. Мэдисон — это в Висконсине.

— Так вы с Запада? Никогда бы не подумал. Мне казалось, вы местный, коренной нью-йоркец.

— Здесь местных вообще нет. В центре, по крайней мере.

— Тонко подмечено. — Цифер исчез в голубом табачном облачке.

Судя по запаху, сигара была отменная. Я даже пожалел, что отказался.

— Нью-Йорк — город приезжих. Я сам здесь чужой, — добавил он.

— А вы откуда?

— Скажем так: я путешествую.

Цифер отогнал колечко сигарного дыма, причем на пальце у него блеснул изумруд, который не оставил бы равнодушным даже папу римского.

— Понятно, — кивнул я. — А зачем вам этот Фаворит?

Официант материализовался возле нашего столика, поставил бокалы и так же незаметно исчез.

— При всем том голос у него был приятный, — Цифер по-европейски, молча, поднял стакан на уровень глаз, кивнул мне и продолжал: — Сам по себе свинг я не переношу: слишком громко. Суетливо как-то… Но Джонни — это другое дело. Когда Джонни хотел, он пел, как херувим. Когда он только начинал, я взял его, если можно так выразиться, к себе под крыло. Он был этакий гаврош из Бронкса: круглый сирота, тощий, нахальный. На самом деле его звали Джонатан Либлинг — почти тоже, что Фаворит, только по-немецки. Он потом для сцены сменил фамилию. Фаворит ведь лучше звучит — не находите? А потом… Знаете, что было потом?

— Понятия не имею.

— В январе сорок третьего года он попал в армию. Поскольку он пел, его взяли в особую часть: они там ездили по фронтам с концертами. В марте его включили в тунисскую концертную бригаду… Дело в том, что я, в общем-то, не так уж много знаю. Знаю, что один раз вечером во время представления немцы устроили авианалет и разнесли эстраду. Почти все погибли, но Джонни выжил. Его ранило в голову и в лицо… Хотя слово «выжил» здесь вряд ли подходит. Жизнь как таковая для него закончилась. Я не врач, не могу точно сказать, но по-моему его контузило.

— Контузило? Знакомо.

— Так вы воевали?

— Пару месяцев, в самом начале. Мне повезло.

— Ну вот, а Джонни — нет. Когда его привезли обратно, это был овощ, а не человек.

— Действительно невесело. Только я вам зачем? Что именно вы от меня хотите?

Цифер потушил сигару и повертел в руках пожелтевший от времени мундштук из слоновой кости в виде свернувшегося змея с головой петуха. Петушиный клюв был раскрыт в крике.

— Прошу вас, имейте терпение, мистер Ангел. Окольным путем я подвожу вас к главному. Как я уже говорил, я помог Джонни в начале его карьеры. Агентом его я не был, но мне удалось использовать свое влияние, чтобы помочь ему. И поскольку я принимал в нем довольно большое участие, мы с ним заключили договор. Есть некий залог, который должен быть выплачен в случае его смерти. Больше я, к сожалению, ничего не могу вам сказать: по условиям договора я не имею права раскрывать подробности. Но это и неважно. Важно то, что Джонни был безнадежен. Его отправили в больницу для ветеранов в Нью-Гэмпшире, и казалось, что он проведет там остаток жизни. Тогда много было этих несчастных мальчиков. Но у Джонни были друзья, и у него были деньги. Немалые деньги. Он был далеко не скуп, но в последние два года зарабатывал столько, что даже ему не под силу было все это промотать. Часть этих денег он вложил в какое-то дело, причем его агент имел право распоряжаться доходами.

— История осложняется, — заметил я.

— Именно, мистер Ангел, именно.

Цифер задумчиво постукивал мундштуком по краю опустевшего бокала. Хрусталь звенел, словно далекий колокол.

— Друзья перевели его в частную клинику на севере штата: там применяли какие-то радикальные методы. Скорей всего, обычное шарлатанство: по крайней мере, Джонни эти методы не помогли. Но теперь деньги шли уже не от государства, а с его счета.

— А эти его друзья — вы их знаете?

— Нет. Надеюсь, вы не сочтете меня чудовищем, если я скажу вам, что судьба Либлинга интересует меня постольку, поскольку мы с ним связаны договором. С тех пор как Джонни ушел на фронт, я его больше не видел. Единственное, что мне нужно было знать, это жив он или умер. Мои поверенные пару раз в год связывались с больничным начальством и получали от них письменное подтверждение того, что Джонни еще жив. Так продолжалось до прошлого воскресенья.