Сердце Ангела - Уильям Хьёртсберг

— А в воскресенье?..

— В воскресенье случилась странная вещь. Я был по делу в Покипси и решил заехать в клинику: там недалеко. Так сказать, проведать старого приятеля. Зачем — не знаю. Может быть, из любопытства. Хотелось взглянуть на него: каково это шестнадцать лет не вставать с постели? Но меня к нему не пустили, сказали, что посещения — вечером по будним дням. Я настаивал. Тогда вышел его врач и сказал, что Джонни сейчас проходит курс терапии и его нельзя беспокоить до будущего понедельника.

— Такое впечатление, что вас хотели спровадить.

— Мне тоже так показалось. Этот врач — что-то мне в нем не понравилось…

Цифер убрал мундштук в жилетный карманчик и опустил на стол сложенные вместе ладони.

— Я остановился в Покипси, дождался понедельника и пошел в клинику — на этот раз уже точно в часы посещений. Доктора я не видел, но когда я сказал, что иду к Джонни, дежурная спросила: вы родственник? Я, естественно, сказал, что нет, и тогда она мне сообщила, что посещения разрешены только родственникам.

— А в первый раз вам этого не говорили?

— Нет. Честно сказать, я тогда слегка погорячился. Кажется, даже устроил там сцену. Это, конечно, была ошибка. Медсестра пригрозила, что вызовет полицию, если я немедленно не уйду.

— И вы ушли?

— Ушел. Что же мне еще оставалось? Это частное заведение, я не хотел неприятностей. Поэтому мне и понадобились вы.

— Вы хотите, чтобы я съездил туда и все выяснил?

— Именно.

Цифер воздел руки, как человек, желающий показать, что он ничего не скрывает.

— Прежде всего, мне нужно знать, жив он или нет. Это самое главное. Если жив — я хочу, чтобы вы его нашли.

Я извлек из нагрудного кармана блокнотик в кожаной обложке и механический карандаш.

— Похоже, дело несложное. Так. Что это за клиника и какой там адрес?

— Клиника имени Прозерпины Харвест. Это на востоке, по дороге на Плезант-Вэлли.

Я все записал и спросил еще, как звали того подозрительного типа.

— Фаулер. Не то Альберт, не то Альфред…

— Так. А этот Джонни там записан как Либлинг?

— Да. Как Джонатан Либлинг.

— Хорошо. На первый раз достаточно.

Я спрятал блокнот и встал.

— Как мне вас найти?

— Лучше всего через поверенного, — сказал Цифер, кончиком пальца разглаживая усы. — Погодите, вы уже уходите? Я думал, мы пообедаем…

— От угощения я обычно не отказываюсь, но если выехать сейчас, то я еще успеваю в клинику до закрытия.

— Но там все время кто-то есть.

— Да, дежурный врач. А мне нужна картотека: кем бы я ни представился, все равно мне путь один — туда. Да и вам накладно ждать до понедельника: у меня такса полсотни в день плюс расходы.

— Что ж, если вы справитесь, цена разумная.

— Справлюсь. Об этом можете не беспокоиться. Как только что-нибудь узнаю, позвоню Штрейфлингу.

— Прекрасно. Рад был знакомству.

Принимая от гардеробщицы пальто и дипломат, я обернулся: на устах метрдотеля все еще играла презрительная усмешка.

Мой шестилетний «шевроле» дожидался меня в гараже «Ипподром» на Сорок четвертой улице неподалеку от Шестой авеню. Гараж! А ведь когда-то на его месте был театр. Легендарный театр «Ипподром», видавший Анну Павлову, гремевший собственным оркестром, в котором колдовал сам Джон-Филипп Суза! А что теперь? Бензиновая вонь. Вместо божественных аккордов — музычка из радиоприемника, прерываемая испаноязычным тарахтением диктора-пуэрториканца.

Но сантименты побоку. В два я уже катил на север по Вестсайдскому шоссе. Пятничный исход горожан на природу еще не начался, и дорога была свободна. Чтобы было не так скучно, я остановился в Йонкерсе и купил пол-литровую бутылку бурбона. К тому моменту, как я миновал Пикскил, она наполовину опустела, и я убрал ее в бардачок: надо же оставить и на обратный путь.

Вокруг все было засыпано снегом, был хороший тихий денек, и мне совершенно не хотелось портить его еженедельным радиообзором гнусавых эстрадных подвываний. После городской желтоватой кашицы мир казался красивым и чистым, как картинка из детской книжки.

В три с небольшим я добрался до Покипси и выехал на дорогу, ведущую в Плезант-Вэлли. Несмотря на то что в сих краях находится славный женский университет «Вассар», на пути своем я не встретил ни одной ученой девицы. Зато в пяти километрах от города я увидел кирпичную стену с затейливой аркой чугунных ворот, ограждающую дом и участок земли. На кирпиче красовались бронзовые буквы: «Неврологическая клиника имени Прозерпины Додд Харвест». Я свернул на извилистую дорожку, посыпанную гравием, и, проехав еще с полкилометра в тоннеле из разросшейся туи, остановился перед шестиэтажным зданием красного кирпича в стиле короля Георга, больше походившим на университетское общежитие, чем на сумасшедший дом.

За приятным фасадом, однако, скрывалась типичная больница: стены казенного бледно-зеленого цвета и отдраенный донельзя серый линолеум. В случае необходимости местные хирурги могли бы оперировать прямо на полу. Напротив ниши, в которой помещался покрытый стеклом стол дежурной, висел большой портрет маслом. С холста на меня мрачно взирала весьма мужеподобная дама, облаченная в траур. Не удостоив вниманием небольшую табличку, привинченную к золоченой раме, я решил, что это и есть Прозерпина Харвест. Передо мной простирался длинный сияющий коридор, по которому белоснежный санитар катил пустую коляску. Потом он свернул и пропал из виду.

От лечебных заведений меня тянет блевать: слишком долго я провалялся по госпиталям после ранения. Меня угнетает деловитая стерильность, яркий свет, резиновые подошвы безликих накрахмаленных санитарок, шелестящие вдоль коридора, пропахшего хлоркой. Здесь никогда ничего не меняется — до такой степени, что даже вынос судна возведен в ранг ритуала. Собственные больничные воспоминания накатили на меня душным ужасом. Клиники, как тюрьмы, все похожи одна на другую.

Дежурная оказалась незатейливо-миленькой девушкой в белом форменном платье с черной бирочкой, гласившей: «У. Ютти». В задней стене ее закутка был вход в комнату, заставленную картотечными шкафами.

— Здравствуйте. Слушаю вас.

Голос мисс Ютти был нежнее нежнейшего пуха из ангельского крыла. В толстых стеклах ее лишенных оправы очков отражался свет флюоресцентных ламп.

— Здравствуйте. Надеюсь, вы сможете мне помочь. Меня зовут Эндрю Конрой, я из Национального института здравоохранения.

Поставив на стол дипломат из телячьей кожи, я показал ей одну из моих фальшивок. Для этих целей я даже ношу с собой второй бумажник. Распрощавшись с Цифером, я зарядил в прозрачное окошечко соответствующую карточку — и вот я уже ученый.