Прощальная песнь. Ложь Королевы Фей - Мэгги Стивотер

Она искоса на меня посмотрела (а может, она и в самом деле страдала косоглазием).

— Тебя кое-кто искал.

Я надеялась, что она говорит о Джеймсе, моем лучшем (или, точнее, единственном) друге. Если меня искал кто-то другой, то пусть этот «кто-то» меня не найдет. Я хотела было расспросить, как он выглядел, но побоялась, что потеряю контроль над рвотными позывами. Близость к концертному залу только усиливала желание найти туалет.

— Какая-то высокая блондинка.

То есть явно не Джеймс. Зато и не Делия. Странно, но, учитывая обстоятельства, не очень интересно.

Женщина что-то нацарапала напротив моего имени.

— Забери пакет в конце коридора.

Я прикрыла рот рукой и осторожно спросила:

— Где можно порепетировать?

— Дойдешь до конца коридора, заберешь пакет и там же увидишь большие двустворчатые двери, ведущие…

Я больше не могла терпеть.

— Там будут классные комнаты, верно?

Она затрясла обоими подбородками. Я поняла, что это значит «да», и пошла по коридору. Глаза не сразу привыкли к тусклому свету, но мой нос мгновенно учуял знакомый запах школы. Хотя рядом не было ни одного человека, мне мгновенно стало нехорошо. Боже, ну и нервы у меня.

В сумочке что-то завибрировало. Телефон. Я достала его и замерла от удивления. К телефону прилип влажный, пахнущий свежестью лист клевера с четырьмя лепестками. Не трехлистный клевер, где зародыш четвертого лепестка всего лишь говорит о мутации. Нет. Все четыре лепестка были совершенной формы и располагались в безупречной симметрии.

Только спустя мгновение я вспомнила, что нужно ответить. Я посмотрела на определившийся номер в надежде, что это не мама, и откинула крышку.

— Привет, — буркнула я, пряча удивительный клевер в карман. Удача мне не помешает.

— О, — с сочувствием сказал Джеймс, по моему тону обо всем догадавшись. Его голос, казавшийся тонким и потрескивающим, все равно успокаивал. Приступ тошноты мгновенно прошел. — Нужно было раньше тебе позвонить. Часы вот-вот пробьют двенадцать, и Золушку вырвет.

— Так и есть. — Я медленно направилась к двустворчатым дверям. — Пожалуйста, отвлеки меня.

— Ну, я вот опаздываю, — весело начал он. — Скорее всего, придется настраивать волынку прямо в машине, а потом бежать на сцену полуголым. Ты же знаешь, я хожу в качалку. Надеюсь, если мой музыкальный гений не поразит жюри, их впечатлит моя мускулатура.

— Если ты наденешь юбку, тебе, по меньшей мере, присудят приз за смелость.

— Не смейся над моим килтом, женщина! Сегодня снилось что-нибудь интересное?

— Ммм… — Хотя мы с Джеймсом и дружим, я усомнилась, стоит ли все ему рассказать. Обычно мы с удовольствием обсуждаем мои сны. Два дня назад, к примеру, мне приснилось, что я приехала на собеседование в Гарвард и консультант, который проводил интервью, был с ног до головы одет в сыр (скорее всего, в «Гауду»). Вчерашний сон не отпускал до сих пор, и мне это нравилось. — Нет. Я вообще плохо спала.

Луна… Неожиданно пришло в голову, что во сне я тоже видела луну в дневном небе. Вот откуда возникло чувство дежавю. Выходит, увидеть луну днем не такое уж большое событие. Я даже расстроилась.

— Обычное дело перед конкурсом, — утешил Джеймс.

— Приедет и Делия, — сказала я.

— Они с твоей мамой опять будут ссориться?

— Нет, просто мама хочет похвастаться успехами дочери и доказать, что я талантливей, чем ее сестра.

— Подумаешь, ерунда какая, — успокоил меня Джеймс. — Черт! Я и в самом деле опаздываю. Мне нужно перетащить волынку в машину. Скоро увидимся. Не накручивай себя.

— Хорошо, попробую, — ответила я. Телефон замолчал, и я убрала его в сумку.

За двойными дверями слышалась какофония. Выстояв в очереди для конкурсантов и получив большой конверт из хрустящей бумаги, я попыталась отойти в сторону и случайно выпустила из рук арфу. Та начала падать на стоящего рядом юношу.

— О Боже! — Он осторожно поставил арфу. Я его знала: Эндрю из школьного оркестра играл на каком-то духовом инструменте. На чем-то громком. Наверное, на трубе.

Он с широкой улыбкой посмотрел на меня (сначала на грудь, потом уже в глаза).

— Осторожней. Следи за арфой, а то сбежит.

— Хорошо. — Если он и дальше будет пытаться шутить, меня вырвет прямо на него. — Извини.

— Ничего страшного. Можешь ронять на меня арфу сколько угодно.

Я не знала, что ответить, так что просто сказала «ага». Без особых усилий я снова притворилась невидимой, и Эндрю отвернулся. Забавно. Совсем как в школе.

Но меня ждали вовсе не уроки. Я стояла возле двустворчатых дверей, слушала гул инструментов и голосов, и не могла забыть, зачем мы здесь собрались. Множество конкурсантов разогревались, ожидая очереди выйти на сцену. Они участвовали в двадцать шестом ежегодном фестивале искусств Восточной Виргинии. Фестиваль дает отличную возможность произвести впечатление на представителей колледжей и консерватории, сидящих в зале.

Желудок снова прихватило, причем серьезно, и я побежала в женский туалет, тот, что возле спортзала (он обычно пустовал). Оставив арфу возле умывальников, я еле успела к серо-желтому унитазу, вонявшему от чистящих средств и многолетнего использования.

Ненавижу когда меня тошнит. Желудок содрогался от спазмов. И так перед каждым выступлением. Я знаю, что бояться зрителей глупо, что слабые нервы и желудок — исключительно моя вина, но ничего не могу поделать. Джеймс нашел термин: «боязнь публичного унижения» — катагелофобия. Меня пробовали излечить гипнозом, проводили сеансы самоанализа под расслабляющую музыку… Все, чего мы добились, — мы стали фанатами музыки нью-эйдж.

Дурацкие волосы спадали на лицо, передние пряди были слишком коротки, чтобы сделать хвост. Я представила себе, как выступаю со следами рвоты в волосах, и едва не расплакалась, хотя плачу я редко, только от полного отчаяния. Видимо, настал как раз тот случай.

Внезапно чьи-то руки осторожно отвели волосы от моего лица. Я и не слышала, что и туалет кто-то вошел. Не пришлось даже оборачиваться, чтобы понять, что за мною стоит парень. Причем точно не Джеймс.

Я в смущении попыталась освободиться, однако хозяин рук твердо сказал:

— Не дергайся. Все почти позади.

И то верно. Позывы к тошноте прекратились. Я чувствовала слабость и полное опустошение. Почему-то меня не смущала мысль, что рядом стоит незнакомый юноша. Я повернулась, чтобы посмотреть, кто присутствовал при самом асексуальном поступке, который можно ожидать от девушки. Если это Эндрю, я врежу ему под дых за то, что дотронулся до меня.

Но это был не Эндрю. Это был Диллон.

Диллон..

Герой моего сна. Пришел спасти меня от публичного унижения и проводить на сцену под шквал оваций.