Третьяков - Лев Анисов

После кончины родителя братья Третьяковы торговали каждый для себя.

В 1830 году произошел раздел между ними. Родительский дом отошел к Михаилу Захаровичу. На следующий год, осенью, заболел и скончался младший из Третьяковых — Сергей. Имущество брата получил в пользование Михаил Захарович.

Трудолюбивый, как и все в роду, он арендовал лавку, купил с аукционного торга каменное строение на Бабьем городке. Деньги вкладывал в дело с расчетом.

В 1831 году Михаил Захарович женился на Александре Даниловне Борисовой — купеческой дочке. Была она на одиннадцать лет моложе супруга. Отец ее занимался экспортом сала в Англию. Был оборотист. Имел собственный дом за Тверской заставой. На зиму, как правило, уезжал в Петербург и забирал с собою семью. Кроме Александры имел еще четырех дочерей и сына.

За Александрой родитель дал богатое приданое — 15 тысяч рублей, но на брак ее с Михаилом Третьяковым смотрел как на неравный. Еще бы, старшие его дочери на четверках из дома выезжали, а у молодого и собственной лошади нет. Да и торговлю его полотняным набивным товаром считал неприбыльной. Впрочем, молодые любили друг друга. Это не один он видел. Знал Данила Иванович и о хорошей репутации семьи Третьяковых. Поразмыслив, приглядевшись к жениху, отец дал согласие на брак дочери.

До наших дней сохранилась старая, пожелтевшая фотография, запечатлевшая облик Александры Даниловны. Строгая, нарядно одетая женщина внимательно смотрит на нас.

«Бабушка получила образование, даже брала в молодости уроки на фортепиано, — писала в своих воспоминаниях В. П. Зилоти, — и, помню, как-то по нашей просьбе, когда мы, одни подросточки, были в комнате, сыграла нам полонез Огинского. „Тот самый полонез, — сказала бабушка, — который Огинский сыграл в оркестре и тут же застрелился…“

Языков бабушка, собственно, не знала, но немного понимала или догадывалась. Была она некрасивая, с громадным умным лбом, маленькими серыми глазами, горбатым носом и выдвинутым подбородком. Росту она была выше среднего, фигура была представительная. Одевалась она прекрасно: с утра в корсете и носила на голове великолепные наколки, больше светлые, из лент и кружев, спускавшихся на плечи. Казалась она строгой и недоступной».

Александра Даниловна любила цветы. Их было множество на подоконниках.

Из окон дома хорошо был виден Кремль. Иногда в свободную минуту, глядя на блестящие под солнцем купола соборов, Михаил Захарович принимался рассказывать о детстве, как французы в двенадцатом году скинули крест с колокольни Ивана Великого в надежде разжиться золотом, как, голодные и рваные, рыскали они по домам, отбирая пищу и одежду. Ходили французы по Москве в салопах и юбках, отобранных у московских барышень. А когда в Первопрестольной пожары начались, шум, вой, плач поднялись невообразимые. В ночи огонь со всех сторон, искры рассыпались по дворам и воздуху. Взрывы пороховые тут и там. Церкви горели, дома, улицы, барки на Москве-реке. Кремль огнем занялся. Принялись французы хватать и ловить молодых людей; из них большого роста брали в плен, для пересылки во Францию, на потеху легкомысленных парижан, а малорослых перегоняли в Кремль — рыть подкопы под соборы и башни. Рассказывали, в Симоновом монастыре, над воротами при входе, в образ Нерукотворного Спасителя вбили они гвоздь и повесили на нем русского человека. Пьяные французы ездили на скверных клячах, накрывши их церковными покровами, в священнических ризах и с женскими чепцами на головах. Воистину, наказал Господь русских за что-то, да, благодарение Ему, все же смилостивился, помог от сатаны избавиться.

Жили молодые скромно, в обоюдном согласии. Александра Даниловна вела домашнее хозяйство, Михаил Захарович занимался делами торговыми. Возвращался из рядов вечером. Ужинали рано и, помолившись, ложились спать. Оба строго держали посты. В праздничные дни принимали гостей. Ездили, как и все москвитяне, на гулянье в Сокольники. Осенью и зимой, в воскресные дни, бывали в театре. Даровал им Бог и детей. В 1832 году, декабря 15-го, в день Святого Павла, родился у них первенец. По имени святого и дано было ему имя при крещении. Через год с небольшим родился второй сын — Сергей. Затем пошли дочки.

Одиннадцать детей подарила мужу Александра Даниловна. Шестеро из них умерли в раннем возрасте. «Две страшные эпидемии скарлатины, ходившие по Москве, унесли всех шестерых маленьких деточек, — расскажет она в старости внучке, — трое умерло в одно время, три гробика стояло рядом в церкви у Ивана Воина».

Михаил Захарович, в отличие от супруги, сниматься у фотографов не любил. Не хотел. И не осталось после него ни одного портрета — ни живописного, ни дагеротипного. Но сохранились воспоминания священника П. С. Шумова, опубликованные в конце прошлого столетия в журнале «Душеполезное чтение», в которых находим живые штрихи к портрету Михаила Захаровича.

«Мне Бог судил служить почти 42 года в приходе, где родился П. М. (Павел Михайлович. — Л. А.) и где до сих пор имеется принадлежащее роду Третьяковых недвижимое имущество, приобретенное еще родителем его Михаилом Захаровичем Третьяковым. Я очень хорошо помню тот небольшой с мезонином домик рядом с колокольней, где родился П. М. Тут жили 55 лет тому назад мои единственные в Москве дальние родственники (Вас. Васильевич и Екат. Дмитриевна Писаревы). Я в малолетстве с покойным родителем своим, бывая в Москве, бывал у них. Может быть, это и была та самая квартира, в которой родился П. М. Третьяков. Впоследствии этот дом был сломан и выстроен другой — двухэтажный, низ каменный, а верх деревянный… Впоследствии родитель П. М. из этого дома перебрался в наемную квартиру в дом Рябушинского, довольно большую, в которой и жил довольно долго, до тех пор, пока эта квартира не понадобилась самому г. Рябушинскому.

Живя в этой квартире, он несколько лет состоял при нашей Николо-Голутвинской церкви старостой церковным. С приходским священником он всегда был в самых лучших сношениях, а с моим предместником Александром Аполлоновичем Виноградовым даже в дружеских. Этот священник часто хаживал к нему запросто побеседовать, так как находил особенное удовольствие в этой беседе.

Михаил Захарович был человек очень умный, мог говорить о чем угодно и говорил приятно, увлекательно. Предместник мой передавал мне: „Бывало, слушаю, слушаю его, да и скажу: Михаил Захарович! да скажите, пожалуйста, где вы учились, что вы так хорошо говорите? Я учился, ответит он, в голутвинском константиновском институте — иначе у голутвинского дьячка Константина“. Таков был родитель П. М. Умный в разговоре, он еще умнее был по жизни, по торговым делам своим. Детям он дал правильное, полное домашнее образование. Учителя ходили на дом. Но родитель не оставлял детей с учителями одних. Он сам присутствовал во время урока и строго следил за их обучением. В то же время сыновья ходили и в город, приучались к торговле.

В праздники непременно вся семья должна быть в церкви. Вот где заложена в П. М. любовь к храму Божию и уважение к праздникам. В семье, по примеру и по внушению родительскому, он навык каждый праздник непопустительно бывать в храме и за ранней литургией. Строго следя за направлением детей своих, родитель не мог вынести ни малейшего своеволия со стороны их. Рассказывают такой случай: однажды отец заказал сапоги своим сыновьям, один из них без спросу отца сказал сапожнику, чтобы он делал ему их на высоких каблуках. Отец, увидевши это, не оставил в таком виде, а велел сейчас же каблуки сбить и сапожнику сделать строгий выговор».