Самоцветы для Парижа - Алексей Иванович Чечулин

зле, а исповедовал беспрекословное повиновение приказу независимо от его сути, лишь бы он исходил от непосредственного начальника.

Эрику Розерту доверили целый взвод исполнительных и молчаливых наемников, которым ничего не стоило пустить в ход карабин против любого смертного, покусившегося на самоцветы компании. А покусившимся был каждый, кто без разрешения приближался к колючей проволоке, окружавшей прииск.

...В стекло отрывисто постучали, и бывший ротмистр испуганно вздрогнул.

(2) Воскресенский прииск. Май 1918 года

Пригасив керосинку, Вологжанин шагнул к окну, вгляделся: темный силуэт неизвестного почти сливался с непроглядной ночью.

Гонец Розерта?

Звонко екнуло сердце, и Вологжанин, опрокинув стул, бросился к двери, нащупывая засов.

Человек был одет в брезентовый дождевик и смазные сапоги. Высокий, под стать Вологжанину, неулыбчивый, он выглядел сейчас лет на тридцать, но был наверняка моложе. Чувствовалась усталость путника, преодолевшего добрую сотню верст.

Кинув к порогу меченный сыростью плащ, он остался в черном суконном пиджаке, под которым виднелась косоворотка. Но этот наряд мастерового не обманул Вологжанина, он наметанным глазом определил в госте человека военного.

Курьер из Екатеринбурга присел на стул, заботливо подставленный управляющим, и перевел дух.

Первым делом он попросил чего-нибудь съестного, и Владислав Антонович торопливо накрыл на стол, собрав все предусмотрительно оставленное с вечера.

Насытившись, ночной гость позволил себе улыбнуться уголками губ:

— Простите, ротмистр, не представился. Поручик Голубев. К вашим услугам.

Как в былые времена, поручик слегка поклонился и одновременно прищелкнул каблуками. Привычный ритуал растрогал Вологжанина до глубины души.

Но поручик оставался таким же холодным. Черными зрачками буравя хозяина роскошного кабинета, давал понять, что он расслабляться не намерен.

Ротмистр понял это и от лирических излияний воздержался.

— Я к вам мимоходом, — коротко рубил фразы курьер. — У меня еще дела в Камнегорске. Эрик Иоганнович просил передать, что через два дня он ждет вас в гостинице «Пале-Рояль».

Голубев оглядел убранство кабинета, задержал взор на медвежьей шкуре, покрывающей половицы. Размеренно и мелодично отбили полночь старинные часы.

— Сожалею, ротмистр, но задерживаться не могу — служба, — поручик опять скривил уголки губ. — Да и вам пора выбираться из этого благословенного уголка, где только гурий не хватает. Нас, офицеров, ждут великие дела. Про выступление чехов слышали? Хотя откуда же? У вас телеграфа нет... — И, накидывая дождевик, поделился превосходной новостью: — Отлично подготовленный мятеж! Около пятидесяти тысяч легионеров... Мощная сила! От Пензы до Тихого океана...

— С богом, поручик! — Вологжанин горячо пожал узкую ладонь ночного гостя, и тот, как угорь, выскользнул за дверь, сразу же растворясь во мгле.

Тщательно закрывшись на все засовы, Владислав Антонович в приподнятом настроении откинулся в кресле. Его уже не знобило. Визит поручика вдохнул в него уверенность.

«Итак, что мы имеем?» — Владислав Антонович задумался.

Он подготовил два надежных тайника, где можно было без боязни спрятать драгоценности. Надо полагать, на краткое время, рассказанное поручиком обнадеживало: большевики будут сметены.

Да, скоро в театре смена декораций...

Важно продержаться до прихода братьев-славян.

Сам он затеряется в Екатеринбурге, где его ждет Розерт. Правда, встречаться с ним опасно, Розерта, понятно, ищут и там, но на этот случай есть один человечек, чистый пролетарий, которого трудно заподозрить в нелюбви к Советской власти. С Розертом все обговорено заранее, этого человека, а не его, Вологжанина, будет ждать Розерт в «Пале-Рояле».

Владислав Антонович запоздало вспомнил, что не поблагодарил Голубева, сделавшего ради него такой нелегкий крюк. Его не интересовало, что влекло поручика в Камнегорск, но он пожелал ему успехов.

Только далеко за полночь, не мучаясь больше ожиданием и сомнением, управляющий Воскресенским прииском потушил лампу.

(3) Бассейн Большого Створа. Май 1918 года

Воскресенский, некогда процветающий прииск, в последнее время переживал упадок. Не чувствуя крепкой хозяйской руки, он приходил в запустенье.

Отчаянно плодилось воровство, как ни пресекал ревком проснувшуюся в людях алчность. Рабочие разбегались по тайге, подгоняемые верой в свой фарт. Все реже и в меньшем количестве поступал из шахт изумрудный сланец.

Вологжанин взирал на беспорядки сквозь пальцы.

И в этот день он больше по привычке, чем по необходимости, обошел участки. О том, что простаивали лебедки, десятники докладывали ему не впервые, но слушал он их плохо и не торопился принимать меры. А после обеда даже завалился на диван, надеясь возместить ночное бдение. Однако нервное перенапряжение дало о себе знать, и он долго ворочался с бока на бок, пока не решил наведаться в Нечаевский лог.

Облюбованное ранее место для тайника он нашел бы с закрытыми глазами. Тайга здесь сгущалась, вздымаемая скальными выходами, изобиловала старыми и свежими шурфами, сырыми пещерами.

Но каково было его разочарование, когда среди бурелома приметил собранный из жердей, крытый берестой балаган. Поодаль в начатых шурфах возились незнакомые мужики.

Старателям не везло, и на чем свет стоит проклинали они заблудившееся счастье.

Разочарование Владислава Антоновича переросло в радость. Как хорошо, что не поленился заглянуть сюда сегодня! В этих мужиках он увидел перст судьбы, указавшей ему свыше на опасность.

Торжествующий Вологжанин не отказал себе в удовольствии побеседовать с мужиками. Он даже угостил их дорогими папиросами и рассказал им историю открытия знаменитых изумрудных копей в Южной Америке.

Бородатые старатели ахали, откровенно завидовали смекалке неведомого им испанского кабальеро Хуана де Пенагоса, обнаружившего мелкие зеленые камешки в курином зобу.

«Ну как есть дети», — думал Вологжанин, наблюдая за своими простодушными согражданами. Нечто вроде жалости шевельнулось в нем, но он тут же задушил это первобытное чувство.

Нашли кому завидовать! Кости этого конкистадора истлели за четыре столетия. Вологжанин внутренне усмехнулся: а вот он жив, и зеленого камня у него побольше, чем у победителя индейского племени мюзо, хотя он в жизни ни одной курицы не потрошил.

Бодрым вернулся к исходу дня Владислав Антонович на Воскресенский прииск.

Без помощи кучера запряг он в таратайку казенного жеребца, похлопал его по сильному крупу и направился в дом.

Там заперся на засов и спустился в погреб.

Не скоро появился Вологжанин на крыльце, зато в руках держал перемазанный глиной, видавший виды кожаный саквояж. Он небрежно бросил саквояж в таратайку, швырнул следом лопату. Вел себя несуетно, как обычно, когда ездил на соседние прииски или в Камнегорск за свежей корреспонденцией.

Ничто не вызывало тревогу. Бараки рабочих пустовали, конторских служащих словно корова языком слизнула.

Отряхнув руки от приставшей глины, Вологжанин взялся за вожжи. Слетело уже с языка ямщицкое: «Пошел!» — и вдруг спиной учуял чей-то взгляд. Но оборачиваться не