Закат над лагуной - Сергей Цейтлин

Гондолы причалили к гостинице Леон Бьянко, расположенной в самом старом палаццо на Большом канале Ка'да Мосто, принадлежавшем в XV веке известному мореплавателю Алозию да Мосто. В ярко освещенном византийском вестибюле синьора Лаура рассказала гостям, что первые два этажа палаццо были построены в конце XII века, а два верхних добавлены в XVII в.

– С'est incroyable![7] – протяжно произнес граф, с открытым ртом рассматривая сверкающие муранские люстры.

Синьор Пезаро и его сестра тепло простились с супругами, пригласив их, разумеется, со всей свитой на бал, организованный в их честь в Казино де Филармоничи на площади Сан-Марко.

* * *

Проводив сестру домой, Пезаро тут же повелел своим гондольерам доставить его во Дворец дожей на заседание Совета десяти[8].

По закону каждый венецианский чиновник был обязан доложить о любой, даже о самой случайной и незначительной, встрече с иностранным лицом. Даже Франческо Пезаро, занимающий важнейший пост прокуратора Сан-Марко (чин, по престижу уступающий только чину самого дожа), должен был отчитываться перед этим органом. Однако визит графа дю Нор долго и тщательно готовился во всех инстанциях Венецианского государства, так что Пезаро явился перед Советом не объясняться, а только рассказать о ходе дела. И поскольку речь шла не просто об очередном торжественном приеме кого-то из европейской знати, а о чем-то гораздо более важном, то Пезаро знал, что каждое его слово будет рассматриваться с особой серьезностью.

– Ну что? – машинально спросил гладкокожий семидесятидвухлетний дож Паоло Реньер, не дождавшись, пока Пезаро сядет напротив.

– Вроде все прошло хорошо, – ответил Пезаро, заметив, что остальные члены Совета смотрели на него ястребиными взглядами.

Зал Совета десяти находился на втором этаже Дворца дожей, между Золотой лестницей и Залом компаса. Он был сырым и печально-тусклым, несмотря на большие окна, пышную золотистую резьбу и красочные картины, украшающие потолок и стены. Окна выходили на Дворцовый канал и на мост-туннель, соединяющий Дворец со зданием на противоположной стороне канала, в котором размещались городские тюрьмы.

– Он что-нибудь сказал? – сухо продолжал Реньер, постоянно щурясь из-под своего корно[9].

– Нет, но, по-моему, он все понимает.

– Как он себя вел?

– Непосредственно. Искренно.

– Про соседей не спрашивал?

– Ему это даже в голову не приходило.

– Сколько они у нас пробудут?

– Восемь-девять дней. До двадцать шестого, по-моему.

– Потом куда?

– На юг.

– Прием понравился?

– По-моему, да.

– Он вам что-нибудь подарил?

– Нет.

– А сестре Вашей?

– Ничего.

– Как вы считаете, какие у него намерения? – хриплым голосом спросил один пожилой член Совета.

– Пока трудно сказать. Но мне кажется, он думает о том же, о чем думаем и мы.

– Вы ему, конечно, ни на что не намекали? – поинтересовался другой советник, сидящий на самом краю скамьи.

– Боже упаси! – повернулся к нему Пезаро. – Нет, все идет по плану. Сегодня вечером гости будут ужинать у меня, в Казино.

– Отлично, – кивнул Реньер.

– А Дураццо? – настороженно спросил Пезаро. – Он уже, конечно, дал о себе знать?

Члены Совета вздрогнули.

– Пока нет, – сосредоточенно ответил Реньер. – Но он в курсе событий и рано или поздно тут появится, если что-то заподозрит. В этом я не сомневаюсь.

– Может быть, стоит его тоже пригласить на банкет? – деликатно предложил Пезаро. – На бал-то он придет. Но, может, стоит пригласить и на банкет. По крайней мере ради приличия.

– Не надо. Он сам всплывет на поверхность, когда ему что-то понадобится. Ведь банкет ваш не имеет никакого дипломатического оттенка.

– Пожалуй, да. Однако в последнее время Дураццо все более и более лезет в чужую тарелку. И чем меньше ему накладываешь, тем больше он потом у тебя отбирает.

– Я знаю, Франческо, я знаю.

– Австрия все равно обо всем догадывается. Даже если мы…

– Не надо спешить, дорогой. Не надо. Сначала нам нужно прозондировать почву, посмотреть, какая реакция будет у… графа, – Реньер сделал акцент на этом титуле.

– Реакция у него будет положительная. А вот у Австрии…

– Да не волнуйтесь Вы об Австрии, Франческо! – Реньер пытался успокоить плечистого прокуратора. – Самое главное на сей момент – это создать нашим гостям хорошее настроение, пробудить в них благосклонность к Венеции. Поразвлекать их, полакомить. Побаловать, если надо. Вы же знаете, как это делается. Вы же специалист.

– Ну да, – Пезаро видел, как все члены Совета ему улыбались.

– А потом, когда Вы почувствуете их дружелюбие, то тогда можно отвести графа в сторону и вежливо намекнуть на нашу небольшую задумку.

– Да. Может быть, так будет лучше, – Пезаро встал и повернулся к выходу.

– Только, Франческо, я вас умоляю, – неровным голосом сказал Реньер, провожая Пезаро к дверям, – я Вас умоляю… позаботьтесь, чтобы никто в вашем окружении, кроме самых, самых приближенных, разумеется, не узнал, кого на самом деле мы тут принимаем.

– Не волнуйтесь, мой дорогой дож, – уверенно ответил Пезаро. – Все уже предусмотрено. Статус инкогнито наших гостей непроницаем!

– Я бы не хотел, чтобы получилось как тогда, с идиотом Мочениго и испанским инфантом. Я бы не хотел… да никто бы не хотел… первым делом сами гости, как вы понимаете. Не дай бог, Франческо, не дай бог, вся Европа узнает, что в Венецию прибыл престолонаследник Российской империи, великий князь Павел Романов!

– Если я не ошибаюсь, она чуть трапециобразна, – определил граф дю Нор, стоя у окна в банкетном зале Казино де Филармоничи, в здании Старых Прокураций, с умилением взирая вниз, на площадь Сан-Марко.

– Вы совершенно правы, Ваше Сиятельство! – энергично ответил прокуратор Пезаро.

Титулование «Ваше Сиятельство», конечно, резало слух цесаревичу, привыкшему, чтобы к нему обращались принятым «Ваше Императорское Высочество». Но так как он приехал в Венецию инкогнито, в качестве графа, то ему пришлось привыкать и к соответственному титулованию, которое было, увы, ниже титулования Пезаро (в Венецианской Республике все патриции имели право избираться на высшую государственную должность дожа, следовательно, их титул соответствовал российскому «князь» или западноевропейскому «принц»).