Не ходи, Эссельте, замуж - Светлана Багдерина

Прогнали? Можно продолжать?

Итак, армад, то есть армада —

Корвет, два брига и фрегат,

Достигла берегов Улада,

И в страхе побежал Улад…

Зал притих – всем было любопытно услышать описание событий, свидетелями или участниками которых они почти все были, в таком виде, в каком они войдут в историю. Пусть летописцем Гвента сейчас был не какой-нибудь дотошный архивариус, пергаментно-чернильных дел мастер, а болтун и пьяница миннезингер, но именно при таком раскладе мемуаров, знали ушлые гвентяне, их легче всего редактировать на стадии зарождения.[2]

Пока всё шло, как было.

То есть как не было.

Глотнув безалкогольного меда с пилюлей для прочистки замутненных потином мозгов до состояния стеклышка, хотя бы матового, из заботливого поданного слугой кубка, Кириан крякнул, утер плечом военно-защитного цвета рот, размазывая по щеке то ли напиток, то ли некачественный краситель ткани,[3]и утробным голосом продолжил:

Уладья стража пограничья

Сражалась с грацией девичьей,

В один момент рассеял Гвент

Сей смехотворный контингент.

Да, сам фельдмаршал Карто-Бито

Остался бы доволен битвой.

Блицкригер, старый генерал,

От восхищенья б зарыдал.

Остатки жалких войск Улада,

К столице шустро отойдя,

В ней заперлись. Исчадья ада!

Сыны коварства и вранья!

На штурм войска повел Конначта

Монарх великий, храбрый вождь.

Он рубит, колет, режет смачно,

Что для него смертельный дождь

Из вражеских презренных стрел?

Поползновения уладьи

Тщетны. Конначта, как оладьи,

Уладьев тех на завтрак ел.

Мечом своим монарх махает —

Уладьи головы слетают

С уладьих плеч, и уж готов

Холм из отрубленных голов!

Монарх еще махать желает —

Не может! Головы мешают!

Такою хитростью порочной,

Посредством вражеских голов,

Конначта обездвижен прочно.

Я плакать, я рыдать готов!

Беда! Улады, торжествуя,

Гурьбой Конначту в плен влекут

Герольды их, победу чуя,

Уже стишки свои плетут.

Искоса пробежавшись взглядом по физиономиям аудитории, Кириан самодовольно усмехнулся под нос: кажется, рыдать, вытискивая из-под шлема пучки волос и раздирая ногтями кольчугу на груди, готов был не только он.

Гости прощального пира приумолкли, меланхолично подперев вымазанными в жире и соусе ладонями небритые подбородки. На нетрезвых глазах маячили мутные, как деревенский первач, слезы.

– Так оно всё и было, так и было… – грузный краснолицый эрл растроганно высморкался в полу камзола соседа справа.

– А я-то думал, что мы в сумерках и неразберихе после атаки уладов просто… э-э-э-э… забыли короля… где-то… – брезгливо отбирая у сентиментального, но влиятельного эрла парчовую полУ ценой в полкоровы, смущенно пробормотал сосед.

– Дурень ты, Динан, хоть и герцог, – сердито зыркнул на него эрл и потянул полу на себя.

– А может, ты получил могучий удар вражеским топором по голове, и поэтому всё позабыл? Ретроогородная анестезия памяти? – примирительно предположил бородатый маркиз слева, растроганный балдой Кириана и, ненавязчиво подавая пример хороших манер эрлу, элегантно вытер нос кулаком.

– Н-наверное… – быстро согласился дурень-герцог, и тут же придумал еще одну уважительную причину. – А может, я просто пьяный был, не помню… Пивоварня-то уладская как специально была у той деревни построена, где мы высадились.

– Так специально, поди, и была… – с отвращением сморщился эрл при воспоминании о вкусе недоваренного трофейного уладского пива.

Все в пределах слышимости понимающе закивали: они тоже были там. Они свидетели. Против такого оправдания не выдерживало ни одно обвинение. То, что улады – коварный народец, способный еще и не на такое, они знали и до этого.

После такого пива самый образцовый воин позабыл бы, где у него руки, а где меч.

– Вот видишь! Ты не помнишь, а Кириан тебе раз – и напомнил, – уже мягче заметил эрл.

– Так его ж с нами там не было! – недоуменно поднял брови Динан. – Вроде?..

– Таким как он в этом нет необходимости, – снисходительно усмехнулся лысый граф справа.

– Вот что значит – волшебная сила искусства… – уважительно покачал головой герцог, неровно хлопнул несколько раз в ладоши, опрокидывая попутно локтем почти полную кружку эля на галантного маркиза, и требовательно выкрикнул:

– Дальше давай, бард! Что там дальше было-то?

– Дальше! Дальше! – с энтузиазмом подхватили клич пирующие.

– И пой помедленнее – я записываю… – ворчливо выкрикнул из самого дальнего и темного угла старший королевский хроникер.

Удовлетворенно кивнув, певец отхлебнул мед из дежурного кубка, тронул гибкими пальцами струны и, трагически нахмурившись, затянул:

…Тогда на штурм идут гвентяны,

Чтоб короля освободить.

Но их могучие тараны

Не могут стены проломить.

Три дня столицу штурмовали,

Уладов много положили,

Тараны все переломали,

Монарха не освободили.

И тут дотумкал умный кто-то

Что надо пробивать ворота,

Не стены! Ведь они же крепче!

Сломать ворота будет легче!

Но нечем пробивать ворота —

Тараны все разбиты в щепки.

Сказал же Врун[4]из Багинота:

Не тем умом гвентяне крепки.

Пришлось, набив добычей трюмы,

Поникнув гордой головой,

Во власти смутных дум угрюмых

Вернуться гвентарям домой.

А вслед за ними уж поспешно

Корвет уладьев мчится грешных.

С послом уладским на борту.

Немыт он, пахнет изо рту.

Сей малоценный господин,

Держа свой нос задратым,

Из узких достает штанин

Уладий ультиматум.

«Согласны мы вернуть Конначту,

Мир заключить, а надо только,

Соединить союзом брачным

Эссельте Гвентскую с Морхольтом.

Ну и в торговле послабленья,