Джинсы мертвых торчков - Ирвин Уэлш
Шрифт:
Интервал:
Разумеется, приведенная цитата не значит, что Уэлш, как герой известного анекдота, «не читатель, а писатель», – он не оспаривает того, что Чарльз Буковски или Уильям Берроуз родственны ему. Речь идет только о том, что при создании своих произведений он отказывается ориентироваться на тексты, а ориентируется на жизнь. Конечно, в высказываниях Уэлша при желании нетрудно увидеть постмодернистский же вызов традиции литературоцентризма и ориентацию на современную аудиовизуальную культуру… Впрочем, легко заметить, что за его словами стоит типично модернистская уверенность в том, что эмоцию возможно передать литературными средствами. Самое удивительное, что в своих лучших произведениях Уэлшу это действительно удается.
Ирвин Уэлш – ключевая фигура английской «антилитературы». Проза Уэлша – один из тех редких случаев в серьезной прозе, когда разговоры о жанре, направлении, идеологии и подтекстах почти никак не влияют на прочтение. Это пример чисто экзистенциального письма, прямая трансляция происходящего. Недаром сам Уэлш как-то сказал, что его книги рассчитаны на эмоциональное, а не на интеллектуальное восприятие. Место действия здесь – неуютное пространство между смертью от передозировки, этическим экстремизмом и измененными состояниями сознания. Персонажи говорят на аутентичном эдинбургском диалекте с обильной примесью мата и экзотического сленга. Естественная интонация не оставляет места никаким литературным условностям. В сумме все это производит впечатление стилистического открытия.
Ирвин Уэлш – неоспоримый лидер в новой волне современной британской словесности.
Читать Уэлша – все равно что смотреть Тарантино: адреналин зашкаливает.
Уэлш наводняет мировой эфир восхитительной какофонией голосов – печальных и смехотворных, агрессивных и раскаивающихся…
Самое прекрасное во вдохновении – то, что никто, кроме тебя, не знает его настоящего источника. Иногда не знаешь и сам. Бывает, пытаешься провести четкую линию между явлениями, которые легли в основу книги, и не можешь. Так что лично я оставляю эту работу подсознанию.
* * *
Посвящается Саре
По спине стекает беспокойный ручеек пота. Нервы на пределе, зубы, нахуй, лязгают. Сидишь, сука, в эконом-классе, зажатый между жирным пиздюком и дерганым ебалыгой. Не срослося с местом в бизнес-классе в последний момент, и щас так всю грудь сдавило, чё ни вздохнуть, закидуюсь еще одним амбиеном и отвожу взгляд, чёбы алкаш рядом не засек. Штаны пиздец как обтягуют. Никада не могу найти подходящий размер. На мне тридцать вторые, так они узкие, а тридцать четвертые висят мешком и хуево смотрятся. Мало где можно достать мой оптимальный тридцать третий.
Чтобы отвлечься, беру свой «Диджей-мэг» и трясущимися руками листаю страницы. Перебрал с бухлом и снежком вчера на сейшене в Дублине. В который раз. Потом прилетел на Хитроу, горячая перепалка с Эмили – единственной бабой с тройки диджеев, которыми управляю. Хотел, чёб она вернулася в студию сводить демку, от которой я тащуся, хоть у нее самой и ноль веры в нее. Начал прессовать, она завелася, закатила сцену, как она умеет. Кароч, оставил ее в аэропорту, а сам сел на транзитный до Лос-Анджелеса.
Заебался, спина ноет, и я на грани недетской панической атаки, а алконавт рядышком все трындит и трындит, транслируя свой страх всему самолету. Я сижу и просматриваю журнал, вздыхаю и молю Бога, чёбы колеса наконец вставили.
Потом чувак вдруг замолкает, и я чувствую, чё надо мной стоит кто-то. Опускаю журнал и подымаю голову.
Первая моя мысля: «Нет».
Вторая: «Блядь».
Он стоит в проходе, клешня небрежно свисает со спинки сиденья, над бóшкой перебздевшего алкаша. Эти буркалы. Так и прожарюют тебя насквозь. Слова, чё хочу сказать, испаряются в пересохшей горлянке, как вода в пустыне.
«Франко. Фрэнсис Джеймс Бегби. Какого хуя?»
Мысли сыпятся лихорадочным потоком: «Ну все, пора уступить, а не линять – линять же некуда. Но чё он тут может сделать? Грохнет миня? Разобьет самолет, совершит суицид и утащит всех за собой? Ясен пень, это конец, но как он поквитается?»
Он просто смотрит на меня со спокойной лыбой и говорит:
– Здоров, старина. Скока лет, скока зим.
Ну и ну, этот ебучий псих ведет себя так разумно, чё явно чё-нибудь отчубучит! Я вскакую, перелезаю через жирного мудака, и тот взвизгивает, када мой каблук съезжает иму по ноге. Вывалююсь в проход, хуйнув сибе колено, но потом быстренько встаю на ноги.
– Сэр, – верещит приближающаяся стюардесса с жесткими от лака светлыми волосами, пока жирный гандон за спиной возмущенно воет.
Протискуюсь мимо нее, врываюсь в парашу, захлопываю и запираю за собой дверь. Прижимаюсь всем телом к этой хлипкой преграде между мною и Франко. Сердце хуярит как барабан, пока тру ноющую коленку.
Снаружи настырный стук.
– Сэр, у вас там все нормально? – стюардесса, голосом сестры милосердия.
Потом снова слышу эту подрывную нормальную интонацию, бесцветный заокеанский вариант того голоса, за который я до боли в курсах:
– Марк, это я… – он запинается, – Фрэнк. У тебя там все нормально, дружище?
Фрэнк Бегби – уже больше не абстрактное понятие или какой-то призрак, порожденный горестными воспоминаниями в уголке моего мозга и незримо витающий вокруг миня в воздухе. Он обрел плоть и кровь в самой будничной обстановке. Он щас с другой стороны этой всратой двери! Но я вспоминаю за его табло. Даже мельком взглянув на Франко, я почуял в нем чё-то совершенно другое. Дело не тока в том, как он постарел, – вполне нормально, я щитаю, но када я последний раз видел этого пиздюка, он валялся, весь в крови, на проезжей части в конце Лит-уок, сбитый на скорости тачилой, чисто после того, как сломя голову кинулся в погоню за мной. Такое ни в ком не раскрывает лучших качеств. И вот сейчас он поймал меня в эту ловушку на высоте шести миль.
– Сэр! – снова стучит стюардесса. – Вам плохо?
Амбиен меня успокаивает, на одно деление уменьшая панику.
«Он ни хрена не сможет тут сделать. Если этот пиздюк заведется, его ткнут электрошокером и повяжут, как террориста».
Дрожащей рукой отворяю со щелчком дверь. Он стоит напротив.
– Фрэнк…
– Этот мужчина с вами? – спрашивает стюардесса Франко.
– Да, – говорит он, напуская на себя авторитетность, – я о нем позабочусь, – и поворачуется ко мне, изображая участие: – Все нормально, корешок?
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!