22 июня… О чём предупреждала советская военная разведка. «Наступающей ночью будет решение, это решение – война» - Михаил Алексеевич Алексеев

«Отбытие Мацуоку задержалось на час, а затем имела место необычная церемония. Явно неожиданно как для японцев, так и для русских вдруг появились Сталин и Молотов и в подчеркнуто дружеской манере приветствовали Мацуоку и японцев, которые там присутствовали, и пожелали им приятного путешествия. Затем Сталин громко спросил обо мне и, найдя меня, подошел, обнял меня за плечи и сказал: «Мы должны остаться друзьями, и Вы должны теперь всё для этого сделать!» Затем Сталин повернулся к исполняющему обязанности немецкого военного атташе полковнику Кребсу и, предварительно убедившись, что он немец, сказал ему: «Мы останемся друзьями с Вами в любом случае». Сталин, несомненно, приветствовал полковника Кребса и меня таким образом намеренно и тем самым сознательно привлек всеобщее внимание многочисленной публики, присутствовавшей при этом»7.

Считать, что заключением пакта о нейтралитете Советский Союз освободился от угрозы с Востока, было бы легкомысленно. В любой момент Япония могла его разорвать, посчитав выгодным для себя напасть на СССР, что она и собиралась сделать, в случае поражения Советского Союза. Однако пакт давал некую свободу маневра и дополнительные аргументы в диалоге с Германией. Скорее всего, поведение Сталина на Ярославском вокзале свидетельствовало о возможности отхода руководства СССР от довольно жесткого курса в отношении Германии, продемонстрированного весной 1941 года. Этот курс заключался, прежде всего, в попытках противодействовать присоединению Болгарии к Тройственному пакту и введению в эту страну германских войск, а также в подписании с Югославией 5 апреля 1941 г. договора о дружбе и ненападении буквально накануне вторжении вермахта на нее территорию — в ночь на 6-е апреля.

Фоном этих событий являлись слухи о предстоящей войне, которые распространялись немцами, прибывавшими в Москву из Германии, а также муссировались представителями посольств различных стран в советской столице. 3 апреля 1941 года ОКХ, встревоженное этими слухами, направило специальное обращение во внешнеполитическое ведомство Германии, которое 16 апреля ознакомило с ним также московское посольство8.

Для прояснения обстановки Шуленбург добился вызова в Берлин, чтобы доложить Гитлеру, в том числе в письменном виде, свой «взгляд из Москвы» на политику СССР. Послу предоставили давно испрашиваемый им двухнедельный отпуск, и 15 апреля Шуленбург отправился «на отдых» в Берлин.

Памятная записка касалась не просто советско-германских отношений, а была посвящена вопросу о войне против Советского Союза. Об оценке посольством Германии в СССР ситуации, предшествовавшей принятию военного решения Гитлером, и предпринятых действиях, чтобы предотвратить вторжение в СССР, оставил свидетельство Густав Хильгер9 — советник посольства, заведующий отдела торговой политики:

«Хотя в то время слухи о предстоящем германском военном нападении на Советский Союз достигли своего апогея, мы в Москве не располагали никакими конкретными материалами относительно подлинных намерений Гитлера.

Мы были склонны предполагать, что Гитлер концентрацией войск на советской границе хочет оказать на советское правительство нажим с целью вымогательства у него экономических и, возможно, территориальных уступок.

В середине апреля посол отправился в Германию, чтобы получить ясность о планах Гитлера и попытаться в приемлемой форме наглядно показать ему опасность похода против Советского Союза. С этой целью он взял с собой подготовленную посольством памятную записку и сразу же по приезде в Германию направил ее для передачи Гитлеру»10.

Содержание памятной записки посольства раскрыл в своих воспоминаниях источник военной разведки в немецком посольстве Герхард Кегель («Х»), заместитель заведующего отдела торговой политики Густава Хильгера:

«Главной целью этой предназначенной для Гитлера записки, в составлении которой наряду с послом участвовали, прежде всего, генерал Кёстринг11 и советник посольства Хильгер, было показать на основе исторического опыта, со ссылкой на опасность недооценки обороноспособности Советского Союза, но, не покидая позиций германского империализма, огромный риск войны против СССР.

Все три автора записки были убеждены, и об этом Хильгер и Кёстринг говорили мне в доверительных беседах, что агрессивная война против Советского Союза не может быть выиграна, что она способна даже привести к гибели Германии. Конечно, такие соображения формулировались в записке очень осторожно. Слишком велики были опасения, что гитлеровское правительство ответит на эту записку репрессиями. Но содержавшееся в ней предупреждение все же было вполне однозначным»12.

Кегель ошибочно относит к соавторам записки военного атташе генерала от кавалерии Э.А. Кёстринга, который в это время находился на лечении в Германии. Речь может идти только о бегло говорившем по-русски полковнике Гансе Кребсе, который с 20-х чисел марта временно возглавил аппарат военного атташе Германии в Москве. 19 марта 1941 года начальник Генерального штаба ОКХ генерал-полковник Франц Гальдер записал в своем дневнике:

«Кребс (начальник штаба 7-го армейского корпуса) доложил о своем назначении заместителем Кестринга (на время его болезни) в Москве. Детальное обсуждение военного положения и его предстоящего изменения в результате нашего развертывания [на юге]. Обсуждение моментов, на которые следует обращать внимание [русских], и общих вопросов, могущих возникнуть в ходе переговоров».

Пояснение скупых строк из дневника Гальдера за 19 марта в квадратных скобках — «на юге» — дают основание предположить, что балканское и ближневосточные направления экспансии Германии рассматривались на тот момент, как одни из приоритетных. Об этом свидетельствует и содержание докладной записки, направленной Кребсом 24 апреля 1941 года руководству посольства (в отсутствии Шуленбурга) с целью пресечь среди его сотрудников слухи о близящейся войне с СССР13.

По прибытии Шуленбурга в Берлин была согласована дата его приема Гитлером, которому заранее была передана памятная записка, привезенная послом. Министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп, находившийся в это время в Вене, потребовал, чтобы и ему направили текст этой записки, сопроводив его заключением статс-секретаря МИД Вайцзеккера, второго должностного лицо после рейхсминистра. После встречи с фюрером Шуленбург, по распоряжению Риббентропа, должен был подготовить отчет о состоявшейся беседе и в срочном порядке предоставить его министру, работавшему над собственной запиской о политике в отношении Советского Союза, которую он также намеревался подать фюреру14.

До настоящего времени памятная записка в германских архивных фондах не выявлена. 28 апреля 1941 года Эрнст фон Вайцзеккер телеграфировал Риббентропу свое заключение по поводу записки Шуленбурга:

«Свою точку зрения относительно германо-русского конфликта я могу сформулировать в одном предложении: если бы любой сожженный русский город представлял для нас такую же ценность, как потопленный английский военный корабль, то я бы высказался за германо-русскую войну этим летом; но я считаю, что против России мы добьемся лишь военной победы, а в экономическом отношении, напротив, проиграем… То, что в военном плане мы продвинемся до Москвы и даже дальше, я считаю само собой разумеющимся. Но я в высшей степени сомневаюсь, что