Рассекреченное королевство. Власть - Ровенна Миллер

Меня мутило от подобных игр: не хотелось делать ставки на деньги, что мне не принадлежали. Я очень аккуратно вела собственную бухгалтерию, все тщательно выверяла и планировала, словно строитель, кладущий кирпичи, и потому переговоры с Феном казались мне карточным домиком, готовым рассыпаться от любого неверного слова.

Более того, подспудно меня глодало беспокойство. Все, что я делала, подпитывалось неизменным страхом, что война кончится прежде, чем я смогу внести свой вклад. Что без быстрых, решительных действий я потеряю всех, кого люблю. Но, похоже, у Альбы причин торопиться не было, и я ничем не могла оторвать ее от отнимающих кучу времени переговоров. Я проглотила довод, который много раз приводила раньше, и Альба продолжила:

– Поскольку я отправлюсь на встречу с фенианцами, хивта сегодня соберется без меня. Надеюсь, Тантия сможет объяснить остальным, как ей удается накладывать чары.

– А я надеюсь, ты не считаешь, что проблема обучения кроется в моем незнании языка? – резко спросила я.

Альба не ответила, не допуская и мысли, что ее план по созданию миниатюрного полка из чародеек и чародеев может полностью провалиться. Она поспешила к воротам, встречать гостей из Фена. Ягодный сок я смыла с рук у колонки во внутреннем дворике монастыря, но на моих ногтях и ладонях остались полыхать яркие пятна.

– Пра-сет, очень хорошо, – протянула я на своем плохом квайсетском. Тягучие слова прилипали к нёбу, точно сахарная помадка, и я надеялась, что юная чародейка поймет смысл.

Иммелль дрожащими руками вела палочкой по сырой табличке, накладывая слабые, никуда не годные чары на возникающие на глине строки.

Тантия, заколдовав еще одну табличку, накрыла ладонью руку Иммелль и напевно забормотала что-то на благозвучном квайсетском. Я почти не разобрала слов и молча кивнула, выдавив некое подобие приветливой улыбки. Иммелль уверенно сжала палочку, и бледный свет вокруг нее накалился, стал ярче, полнее.

– Пра-сет! – воскликнула я.

Иммелль закончила табличку, начертав по-квайсетски одно слово, означавшее «милость Создателя», что было равносильно чаре на удачу. Послушница оторвала палочку от таблички, и магический свет растворился в воздухе, но впечатанные в глину чары остались.

– Пра-сет, – повторила я, осматривая результат.

Буквы валились друг на друга, одна из них, даже на мой неискушенный взгляд, почти не читалась, однако в любом случае работа была выполнена, и притом успешно.

Однако до воплощения в жизнь замыслов Альбы было еще очень далеко. Я подозревала, что она мечтала о когорте чародеев, столь же могущественных, как и я, о взводе колдунов для галатинской армии, о телохранителях, которые, если потребуется, встанут на защиту ее власти в ордене, о силе, способной бросить вызов законам Квайсета, запрещающим магию.

Несколько мановений руки, пара камешков, брошенных в пруд, по сравнению с которым я просто песчинка в море, и разошедшиеся по воде круги, дрожащие, но свободные, выплеснутся за пределы монастыря во внешний мир, затопят собой все вокруг и принесут перемены.

Тантия и Иммелль быстро-быстро переговаривались по-квайсетски, показывая пальцами на табличку. К ним присоединилась еще одна ученица, Адола, и все три девушки взялись за руки.

– Да нин? – громко спросила я. – Что вы делаете?

Свободной рукой Тантия зачерпнула сырую глину из чаши на столе и раскатала ее в некое подобие круга. Я собралась было отчитать ее: аккуратность и порядок во всем – вот главное правило чародейки, особенно неопытной, но Тантия подхватила палочку для письма, поджала губы и уставилась вперед невидящим взглядом.

Палочка вспыхнула, замерцала, свет пал на серую глиняную поверхность и озарил ее чистым, искрящимся сиянием.

– Да бравдин-сет! Пра бравдин олоск-ни варси! – восторженно провозгласила Тантия.

– Как тебе удалось создать столь сильные чары? – спросила я и сразу же поправилась, повторив на квайсетском: – Да олоск бравдин-сет?

– Руками держаться, – объяснила Тантия на ломаном галатинском. – Руки. Я класть рука на Иммелль. Она – создавать чары.

– Вы втроем держались за руки… Соединили руки, и ваши чары усилились.

– Так проще. Чем раньше. – Тантия кивнула, улыбнулась, задумалась на секунду и добавила: – Проще, чем одна.

– Мне стоило самой сообразить! – посетовала я.

Чародейки-пеллианки колдовали сами по себе, за исключением тех случаев, когда умудренные годами мастерицы обучали юных колдуний.

– Вы думаете… – начала я и осеклась. За время, проведенное мной в архивах Галатии и Серафа, я поняла, сколь мало сохранилось драгоценных источников, описывающих магические практики. Думаешь, вот-вот наткнешься на что-то стоящее, но все оказывается полной чепухой.

– Позже загляну в архивы, – пообещала я.

К нам подошли другие сестры и один из братьев, и Тантия объяснила им, что произошло.

– Мы будем пробовать, – заявила она.

Я кивнула, ошеломленная этим почти случайным открытием. Несомненно, мать водит рукой своей дочери, когда учит ее накладывать чары. Но, возможно, процессы обучения взрослых настолько отличаются от процессов обучения детей, что мы достигаем гораздо большего, когда не просто поучаем и подбадриваем друг друга, но действуем сообща. Итак, снова исследования. Теперь уже в Квайсете. Я тяжело вздохнула.

Я незаметно ускользнула к себе в комнату – единственное место, где могла побыть в одиночестве. Просторное помещение сияло чистотой и опрятностью, на дверцах шкафов из белесой древесины были вырезаны фигурки животных, на подлокотниках кресел и стульев – звезды с расходящимися лучами. Кровать покрывали накидки из белого льна и вишнево-рубиновой шерсти. На полочке рядом с окном приютились молитвенник и сборник священных гимнов. Но я не понимала там ни слова.

Кто-то легонько поскребся в дверь, и в узкую щель между створкой и полом просунулась темно-серая лапа. Черные когти поцарапали пол.

– Кьюши, – засмеялась я и впустила гостью.

В комнату стремглав влетела темно-серая белочка, подскочила к кровати, цепляясь за покрывало, взобралась наверх и сунула нос под подушку, в надежде, что я спрятала там лесные орехи. На шее у зверька сверкал тонкий латунный ободок.

Распахнув сундук, я достала свой секретный запас – горсть каштанов.

– Держи, воришка, – пожурила ее я. Поднырнув мне под руку, белка стянула с ладони один каштан. – Мне хоть немного оставь! Они же совсем свежие.

Кьюши, вертя добычу в проворных лапках, быстро-быстро обтачивала острыми зубками скорлупу каштана. Кьюши нашли брошенной в гнезде. Састра Дирка вырастила ее, и белочка стала совсем ручной. Састра работала на кухне и привила своей воспитаннице вкус не только к всевозможным орехам, но и к выпечке, засахаренным фруктам и даже к ветчине. Кьюши стала любимицей монахинь и своего рода талисманом ордена.