Устрицы под дождем - Оксана Робски

Да это ты, – закричала девушка еще громче, – этоты никому ничего не рассказывала! А он всегда любил меня! Он все мне дал! Бее!А ты – ничего!

Я тебя воспитала. Я работала. Ты ни в чем не нуждалась.

– Да ты понятия не имеешь, что значит не нуждаться! Вотпапа – он знает. Ты вот что здесь стоишь? Автобус ждешь? А у меня вон – машина.«Мерседес»! И шофер! И деньги!

Оля вышла из автобуса. Посмотрела на водителя – не видит.Положила мобильный себе в карман.

Прошла мимо кричащей девушки в спортивном костюме.

– Я только требую, чтобы ты не прогуливалашколу, – сказала мама девушки.

– А что мне твоя школа? Меня папа в Лондон отправит!

– А мое мнение тебя уже совсем не интересует?

Она спряталась за автобусную остановку и не сводила глаз соспины водителя.

– Твое мнение! Да ты посмотри на себя! На кого тыпохожа? Ты ведь еще не старая! Одела на себя тряпье какое-то, живешь с лохомкаким-то и хочешь, чтобы я так же жила? Чтобы на тебя стала похожа?

Мама девушки взмахнула рукой, девушка схватилась за щеку.Пощечина наверняка вышла очень больной.

На глазах девушки появились слезы. Она зарыдала в голос,развернулась и запрыгнула в пустой автобус. В ее автобус.

Почти одновременно с ней в автобус поднялся водитель. Ееводитель.

Двери закрылись. Автобус тронулся.

Мать девушки отвернулась.

Она встретилась с ней глазами. Кажется, мама этой девушки исама не знает, какая она – добрая или злая.

– Вы не знаете, кто мой отец и что он с вами сделает!Дайте мне мой мобильный! Отпустите меня! Не смейте ко мне прикасаться!

– Оленька, тебе надо успокоиться. Ты очень многопережила, – высокая женщина-врач, в белом халате и со стерильно вымытымируками сделала знак санитарам держать девушку покрепче, – тебе никто нежелает зла, побудешь у нас несколько дней…

– Да никакая я не Оленька! – кричала девушка,пытаясь укусить санитара за палец. – Я – Маруся! Дайте мне мобильный!

Ловкими отработанными движениями санитары пристегнули телоМаруси к кровати и под ее возмущенные вопли сделали ей укол в вену.

– Пусть поспит, успокоится, – сказала врач, –и завтра я с ней поговорю.

Маруся открыла глаза, и одновременно с глазами настолькошироко, насколько это возможно, открылся ее рот. В истеричном крике,возмущенном вопле, в мольбе о помощи.

– Отпустите меня! Отпустите! Позовите кого-нибудь!

Ее руки и ноги были пристегнуты ремнями к железной кровати.Она пыталась освободиться, извиваясь всем телом, натирая кожу ремнями и необращая внимания на боль.

Слезы текли по лицу, оставляя на щеках и под глазами разводыот черной туши.

Почему это должно было случиться с ней? Почему, после всеготого хорошего, что произошло с ней за последнее время, она должна былаочутиться здесь, привязанная к кровати?

– Что же ты так боишься, деточка? Тебя же никто необидит. – Пожилая нянечка выглядела святой и ненастоящей.

– Вы что, снимаете это скрытой камерой? – спросилаМаруся, вдруг задумавшись о том, как она сейчас себя ведет.

– Ну что ты, никаких камер, ты же не в надзорнойпалате, а обычной. Вот сейчас успокоишься, и мы тебя отпустим.

– Домой?

– Нет, деточка, домой рановато. Подлечим немного,подкормим – и тогда уж, как говорится…

Няня хотела погладить Марусю по голове, но та импульсивноотвернулась.

– Я успокоилась, – сказала Маруся. – Отстегивайтеменя.

Нянечка вышла, щелкнув дверью, и через минуту в палатеоказались та самая женщина-врач с высокой прической и два санитара.

Все они радостно улыбались.

«Сумасшедший дом какой-то», – подумала Маруся.

– Ну что, Оленька, как ты? – проговорила врач стакой хорошей дикцией, словно была телекомментатором.

«Это какая-то идиотская ошибка, – думала Маруся, широкоулыбаясь санитарам, – но чтобы все разрешилось, надо вести себя как они ».

– Нормально. Спасибо. А можно меня отвязать?

Врач заглянула в ее зрачки, причем Маруся с трудомудержалась от того, чтобы не укусить ее за руку.

Ремни ослабили, и Маруся смогла пошевелить руками.

– Давайте по порядку, – попросила Маруся, изо всехсил пытаясь говорить спокойно, – для начала: где я?

– В реабилитационном центре.

Санитары не уходили. Они стояли у кровати наготове к любымдействиям с ее стороны.

– А что я здесь делаю?

– Ты пережила очень серьезную психическую травму. И мыхотим привести твое эмоциональное состояние в норму.

– Какую?

«Может быть, папа испугался, что столько денег сведут меня сума? А может, я сделала что-нибудь не так? Может, это из-за того, что я ударилашофера учебниками по голове, когда он опоздал на двадцать минут? »

– Оля, тебя похитили маленькой девочкой и восемь летдержали узницей в подвале.

Вы идиоты! – Она не смогла сдержаться. – Высумасшедшие! – Санитары крепко прижимали ее к кровати. – Больные! И яникакая не Оля! Дайте мне мобильный, я позвоню папе! Отпустите меня!

Снова боль ремней на ее теле, колбочки на колесиках, игла ввену.

Жизнь, в сущности, не такая плохая. Только если о ней недумать. А за секунду до того, как заснуть, вообще можно почувствовать себяабсолютно счастливой.

Через несколько минут мама девушки села в другой автобус. Ис ней все, кто еще был на остановке.

Все, кроме Оли.

Ей почему-то хотелось пойти за этой женщиной, стоять рядом сней. Может быть, держать ее за руку.

Может быть, она привела бы ее к маме.

Но в автобус она не села. Она просто побежала за ним.Недолго. Не потому, что она сдалась. Просто автобус был быстрее.

Она шла по тротуару и улыбалась. Улыбаться уже давно вошло унее в привычку. Причем чем хуже она себя чувствовала, тем шире улыбалась.

Она шла так довольно долго.

В какое-то время ей это понравилось.

Никогда раньше она не шла по городу вот так вот – одна, кудахочет. Сколько хочет. Они, конечно, ходили с Дедушкой. Иногда. Поздно вечером,когда темно. Он крепко держал ее за руку. А она делала умоляющие глаза, когдаони встречали кого-нибудь на пути. Она надеялась, что по глазам люди поймут,что она в беде, и бросятся ей на помощь.