Кровные сестры - Джейн Корри

Он непринужденно засмеялся, будто сознавая, что слишком торопит события – у нас всего-то непродолжительное знакомство учителя с учеником.

– Я о вас ничего не знаю, – добавил он, – просто я не успеваю перекусить после работы и сразу иду сюда.

Его рука нырнула в карман – у меня на шее выступил пот, и я сразу поглядела на дверь, но собеседник вынул часы. Мне показалось, на циферблате диснеевский мультяшный персонаж, отчего я испытала облегчение, смешанное с любопытством, но недостаточное, чтобы принять приглашение.

– Спасибо, – легким тоном ответила я. – Но меня ждут дома.

Его будто одернули:

– О’кей, понял.

Интересно. Вообще-то я и сама себя не понимаю. Отвернувшись, я принялась прибирать лишние обрезки стекла.

Теоретически моя мать одобрила бы этого новичка: приятные манеры, и возраст подходящий, и человек со средствами, судя по хорошо сидящему пиджаку. Густые каштановые волосы зачесаны назад и открывают широкий лоб.

– Может, ты слишком разборчива, – твердит она (мама хочет как лучше). – Иногда, дорогая, не грех и рискнуть. Мистер Тот Самый с виду бывает самым разным.

Это она с такими чувствами выходила замуж за папу? Меня кольнула ставшая уже привычной боль утраты. Если бы отец был жив…

Свинцовый Человек ушел. Я тороплюсь вернуться в мою квартирку в «Слоне и за́мке»[2], поставить Эллу Фицджеральд, вытряхнуть из банки на тарелку консервированный салат с тунцом (моя сестра терпеть не могла рыбу), постоять под горячим душем, чтобы смыть с себя прошедший день, и улечься на диван с хорошей книгой, прогнав мысль о том, что за квартиру нужно платить на следующей неделе, да и другие счета ждать не будут.

Стянув резиновые перчатки, тщательно мою руки над маленькой угловой раковиной. Натянув пушистый синий мохеровый кардиган из секонд-хенда, спускаюсь и останавливаюсь у приемной стойки с ключом от класса в руке.

– Как дела? – спрашивает женщина за стойкой.

Делаю веселую мину:

– Отлично, спасибо, а у вас?

Она пожимает плечами.

– Опять переделывать доску объявлений – вон, кто-то новое принес. И кто только заинтересуется… Вот вы как считаете?

На распечатанном на листке А4 объявлении изображение палитры соседствовало с камерой с зарешеченным окошком, а ниже шел текст:

Я почувствовала, что покрываюсь гусиной кожей.

Вопль. Тишина. Кровь.

– Меня туда и золотом не заманишь, – фыркнула секретарша. Ее слова привели меня в чувство, и я нашарила ручку.

– Элисон, да вы шутите!

Я старательно записывала электронный адрес.

– Пока не знаю.

– Вот тебе и на!

Разрываемая противоречивыми чувствами, я вышла на улицу. Стабильный доход, оплаченный проезд, можно не волноваться о месячном балансе банковского счета! С другой стороны, я никогда еще не бывала в тюрьмах, и одна мысль о них повергает меня в ужас. Во рту враз пересохло, и сердце заколотилось… Проклятое объявление, и зачем оно мне попалось? Будто сама судьба что-то мне подсказывает, но хочу ли я прислушиваться?

Я прошла мимо парка, где подростки курили на качелях. Одна девочка смеялась, закинув голову. Счастливый, беззаботный смех – совсем как у моей сестры. Для нее жизнь была праздником, а для меня… Я росла серьезной, старательной. Даже до несчастного случая, помню, я всегда ощущала тяжесть в груди. Я стремилась, чтобы все было правильно, хотела многого добиться в жизни. Слово «добросовестная» фигурировало во всех моих школьных характеристиках.

Однако некоторые события остаются вне нашего контроля…

– Это не твоя вина, – до сих пор повторяет мать, однако, прокручивая случившееся в голове, я не могу не думать о том, что́ могла бы изменить. Но теперь слишком поздно.

Быстро прохожу через вечерний рынок. На ветру трепещут шелковые шарфы – бирюзовые, розовые, бледно-желтые. Рядом на прилавке – переспелые помидоры по 50 пенсов за пакет.

– Дешевле не найдешь, красотка, – уверяет продавец в черных перчатках без пальцев. Не отвечая, сворачиваю налево, затем направо. Ускоряю шаг. Мне нужно домой как можно быстрее. Улица одинаковых викторианских домиков, переполненных мусорных баков и валяющихся на тротуаре пивных бутылок. Кое-где висят занавески, в других домах окна заколочены. У меня жалюзи – легко закрывать. В числе прочего этим-то дом меня и привлек.

У трех звонков три таблички: хозяина, второй квартирантки – и пустая. Моя. Ищу свой ключ. Прохожу в холл, где слева почтовые ящики. Для меня ничего. Вторым ключом открываю свою однушку на первом этаже. Я хотела на втором (так мне кажется безопаснее), но ничего не подвернулось, когда я отчаянно искала варианты. А теперь я привыкла, правда, перед уходом всегда проверяю, закрыты ли окна.

Захлопнув дверь, сбрасываю туфли и кидаю сумку на бежевый диван из «Икеа», купленный в секонд-хенде.

Томление стало почти нестерпимым – оно росло во мне весь день и дошло до предела. Скорее, скорее! Пальцы ищут маленький синий осколок в кармане кофты, как алкоголик бутылку. Подумать только, такая мелочь – и способна наносить настоящие раны!

Сегодня очередь правого запястья. На безопасном расстоянии от артерии и глубже, чем вчера. Ахаю, когда под зазубренным краем расходится кожа, и ощущаю дрожь восторга. За ним приходит боль. Мне нужно и то и другое.

Но это не помогает. Боли, как всегда, недостаточно.

Потому что настоящие, незаживающие раны у нас внутри. Растравляемые, они не дают нам покоя, ноют и кровоточат. Когда боль и тревога нарастают, внутренние раны становятся куда опаснее, чем видимые, и в конце концов с ними необходимо что-то делать.

И вот время пришло.

Сентябрь 2016 г.

– Лицевая, изнаночная, – нараспев приговаривала Ти-Ти. – Лицевая, изнаночная!

Китти хотелось ее придушить. Лицевая? Изнаночная? Кого она обманывает? Петли, в том числе вывязанные самой Ти-Ти, спускаются по всей вязке. Нитки путаются в шерстяные узелки, ряды соскальзывают со спиц, а готовые образцы и вовсе лежат в лужах мочи стараниями Доны-из-соседней-комнаты, которая страдает недержанием и «так и не вернула разум» после того, как ее коляску тридцать лет назад сбил грузовик. По иронии судьбы, мамаша Доны тогда только-только успела приучить дочку к горшку.