Пулемет для витязя - Антон Скрипец

– Хват? Я-то думал, уплаченного нами еще на три дня хватит.

– Не боись, сейчас разберемся.

Белоусый воин лихо спрыгнул на землю, небрежно бросив повод Туману, и поспешил вслед за приказчиком.

– Мил человек, не след спешить, когда есть возможность переброситься парой слов с добрыми людьми!

– Ты-то в таком разе причем? – проворчал неприветливый коротышка, но Тверд уже точно знал – выжига с ним обязательно договорится. Этому плуту либо вовсе нельзя давать раскрывать рта, либо, коль уж такое случилось, смириться с тем, что все выйдет так, как он захочет.

Правда, нынче утром его помело не сумело оставить за ними уже, казалось бы, приплывшую в руки работу. Смоленский купец, набиравший добрую охорону для снаряженного в Саркел каравана, с превеликим удовольствием принял ветеранов этерии базилевса еще вчера, бил им по рукам, хлопал по плечам и наливал, не жалея кун и рассуждая, насколько крепко они зададут степным налетчикам, буде те наберутся глупости напасть на столь справное воинство. Но сегодня поутру вдруг решил забрать свое слово назад. И дал им разворот чуть ли не на сходнях ладьи. Чтобы купец не выполнил договор, скрепленный битьем по рукам? На памяти Тверда такое случилось в первый раз. Как, собственно, и первый раз, когда он увидел растерянного и потерявшего дар речи Хвата. Это уж потом он орал на всю пристань. Хотя в неистовстве смысла не было никакого. Понятно же, что некий растреклятый доброхот нашептал смолянину, с какими людьми он имел неосторожность преломить хлеб и чем эта дружба может ему в Киеве грозить. Непонятно было лишь одно – какого пса они приперлись в стольный град. Знали ведь, что за встреча их, скорее всего, будет здесь ждать.

Надеялись на авось?

Или вправду зеленые глаза имели над ним такую власть, что притянули сюда с другого конца света?

Тряхнув головой, словно так легче было отбросить эту навязчивую мысль, Тверд спрыгнул на землю и кивнул Туману в сторону яростно перешептывающихся Хвата и приказчика.

– Как закончат, коней пристрой. Я внутри обожду.

В харчевне по вечерам люду набивалось – не протолкнешься. Днем же купчины со всей своей сворой смердов, закупов да гридней разбегались по торжищам и пристаням. Так что сейчас лишь в противоположном углу горницы, темном от того, что свет из окон туда если и добирался, то как-то неуверенно и без особой охоты, угрюмо стучали деревянными ложками крепкие мужички в кожаных фартуках доспехов. Встреть их Тверд на большой дороге, ни за что бы не удивился. Но то ли лихой промысел совсем захирел, то ли их наниматель вовсе не разбирался в людях.

Есть не хотелось. Пить – тоже. Поэтому, когда к нему подошел сухопарый парнишка со смешным черным пушком на подбородке, Тверд было махнул рукой, отсылая его восвояси, но по бегающим глазам мальца догадался, что тот не только снеди хочет предложить.

– Человек приходил, вас спрашивал, – нервно переминаясь с ноги на ногу, заявил мальчишка.

– Сказал, кто таков?

– Нет… То есть да, – поваренок выглядел не то удивленным, не то напуганным. – Он сказал… Говорил, голова киевской гильдии хочет вас видеть. Купеческой гильдии.

Тверд отметил, что ложки в темном закутке перестали стучать о деревянные миски. Честно говоря, он очень сильно надеялся, что его собственная челюсть при этом не опустилась до самой столешницы. Теперь понятно, почему у паренька в глазах плещется не то растерянность, не то какой-то даже суеверный страх.

Хотелось бы только понять – когда это Хват успел подговорить мальца, чтобы тот сказанул такое при свидетелях. Они ж с утра, когда выезжали отсюда, вроде бы не собирались обратно возвращаться. Тверду осталось лишь сделать хмуро-безразличное лицо, кивнуть одобрительно отроку, да кинуть ему медяк за труды.

Надо же, сама купеческая гильдия заинтересовалась их мечами. Ну, Хват! Ну, плут. После этакой новости желающих заполучить воев, пользующихся таким спросом, знамо дело, должно было изрядно поприбавиться. Лишь бы поваренок раньше времени не проболтался кому… Может, следовало ему не медяк дать, а серебряный обрезок? А то хрен его знает, каков там у них с Хватом был уговор.

Выбранная им светлица была вполне пригодна. Тех денег, что пришлось за нее отвалить, она, конечно, не стоила. Но две могучие кровати, толстенные медвежьи меха, приколоченные к стенам, масляные светильники, исправно заправлявшиеся каждый вечер, делали пребывание здесь в целом сносным.

Тверд снял перевязь с оружием, прислонил его к широкой лавке, на которой по очереди спали оба его воя, на ночь подпирая ею – мало ли что – входную дверь. Расстегнуть все ремни и крепления на доспехе было делом мудреным, но свою броню он подогнал под себя так, чтобы всегда мог сделать это самостоятельно. Ламеллярный панцирь свалил на кровать, туда же отправилась с кряхтением и звонким позвякиванием снятая кольчуга. Сверху побросал кафтан и льняную рубаху. Не собирайся они сегодня отбыть отсюда насовсем, конечно, не стал бы напяливать на себя все это добро. Чай, не капуста. И после целого утра, проведенного в таскании воинского богатства на собственном горбу, тело изрядно взмокло и шибало в нос мощным духом. Благо у окна стояла толстопузая кадка с водой, и опрастать ее по их отъезду еще не успели. С радостью поплескавшись в холодной воде, Тверд отчего-то решил не вытираться рушником, а дать телу удовольствие обсохнуть на свежем поветрии.

И распахнул ставни.

Тихий шелест и короткий хищный свист он не перепутал бы ни с чем другим.

Ни щита, ни брони. Да и обратно захлопнуть ставень уже не успеть. Пока голова прикидывала все эти варианты, наученное многолетним и, по большей части, невеселым опытом тело среагировало само собой, бросившись в сторону. Руку словно обдало сквозняком, за спиной глухо тренькнуло. Глянув назад ошалевшими глазами, Тверд увидел будто расцветший прямо на входной двери уродливый цветок арбалетного болта.

Он знал, что выбор у него теперь невелик: либо удивляться, либо догонять. Коротко чертыхнувшись, он схватил стоящую под окном лохань и, щитом выставив ее перед собой, выпрыгнул из окна.

Но второго выстрела не последовало.

Свалившись со второго поверха, он перекатился через голову, разодрав плечи малиной и раздолбав в щепки кадку. В два прыжка очутился перед опоясывающим палисадник забором, в три – перемахнул через него, стараясь не упускать из виду многоуровневую крышу богатого терема по другую сторону улицы. Там смазанным пятном мелькнула какая-то тень.

С забора он прыгал не глядя, и потому приземлился чуть ли не на голову проезжавшему мимо всаднику в богато расшитом кафтане. Лошадь то ли от испуга, то ли от внезапно удвоившегося веса присела на задние ноги и пронзительно заржала. Наездник, еле удержавшись в седле, разразился градом проклятий и взмахнул плетью, метясь по метнувшейся от него через улицу голой спине. Кожаный хлыст рассек воздух над плечом, не задев. Тверд на это внимания уже не обращал. Перемахнув через груженную мешками телегу, очутился перед другой оградой. Какой-то добрый плотник верхний ее венец изукрасил искусной резьбой. Именно за эту вычурную красоту он и зацепился, чтобы перепрыгнуть через забор. Купеческое подворье встретило, как вражеский флот под сотнями парусов – аршинами развешенного и лениво раздувающегося на легком ветерке белья. Обзор все эти полотнища закрыли напрочь, но Тверд продолжал ломиться вперед, повинуясь исключительно чутью и не обращая ни малейшего внимания на остающиеся за спиной окрики, пусть даже они могли означать начало другой погони – уже за ним самим. Вырвавшись на свободное место, озирался он не больше мгновения. Прыгнув прямо на здоровенного рябого детину, выскочившего навстречу из какой-то клети, голый по пояс, в мокрых штанах и, должно быть, как капля воды похожий на самого распоследнего татя, он впечатал тело смерда в стену и, мощно оттолкнувшись от него ногами, зацепился за резной козырек высокого крыльца. Пока рябой пытался понять, что происходит, и ухватиться за штаны свалившегося на него лиходея, Тверд рванул наверх, напоследок лягнув детину по башке каблуком.