Пулемет для витязя - Антон Скрипец

Привлеченная шумом во дворе, в окно выглянула какая-то толстощекая баба. Понять по ее лицу, удивлена она, испугана или, наоборот, обрадована возникновению пред светлыми очами полуголого, мускулистого в шрамах тела мужика, было сложно. Вот будь на его месте Хват, тот, скорее всего, остановился бы полузгать семечки да познакомиться. Тверд же оттолкнулся от подоконника, сиганул на следующий поверх, откуда уже и до ската крыши было в прямом смысле рукой подать.

И лишь выбравшись на самую маковку терема, осмотрелся внимательнее. Задний двор выходил на пустырь, заканчивающийся логом, поросшим по краям высокой травой да чахлыми деревцами. У одной из тонких березок мирно паслась оседланная лошадь. А внизу, у самой ограды, на него смотрел человек с низко нахлобученной на глаза шапкой степняка, в кожаном доспехе и с самострелом в руках. Направлен самострел был, понятно дело, в его, Тверда, сторону.

Дожидаться выстрела воин гвардии базилевса не стал, без раздумий сиганув вниз. Волосы на макушке коротко рванул хищно свистнувший ветерок. Болт тренькнул где-то за спиной. Стрелок, закинув арбалет за плечо, прыснул к калитке, на бегу врезался в нее плечом, с грохотом растворив настежь, – и исчез с глаз. Съехавший на заднице к самому скату крыши Тверд исхитрился изогнуться не хуже выброшенного в окно кота, аж до хруста где-то в спине, цапнулся обеими руками за резные обереги, окаймлявшие маковку терема, и повис на них. Тать с выстрелом явно поспешил – сейчас его жертва являла собой куда более удобную мишень. Поболтав в воздухе ногами и коротко оглядевшись вокруг, Тверд вдохнул, выдохнул и, мощно оттолкнувшись, бросился вниз. Чуть ли не под его ногами, явно собираясь в ближайшем будущем посоревноваться с домом в высоте, росло дерево. С хрустом, треском и хряском пролетел он через густую крону, кубарем вывалившись из нее и, не обращая внимания на зудящие ссадины, взвился на ноги. Правое колено прострелило болью, но Тверда редко останавливали и куда более лихие увечья. Как и куда более серьезные супостаты, нежели тот, который вывалился из дворовой пристройки справа. Холоп коршуном метнулся к колуну, торчащему из чурбана, одним махом высвободил его и бросился на упавшего с неба голопузого разбойника. Не желая напрасно тратить время на этого решительного бойца, Тверд бодро дохромал до калитки, из которой не так давно вырвался на волю таинственный стрелок.

– А ну-ка стоять, холера беспортошная! – громыхнуло сзади.

Тверд и ухом не повел. Калитка, запоры которой были выбиты еще до него, открылась приглашающе, с приятной даже легкостью. И едва недомывшийся да охромевший воин распахнул ее, как увидел прямо напротив себя сидящего уже верхом на той самой коняге татя с наведенным прямо на него арбалетом.

– Твою сыть!

Воинский инстинкт швырнул его вперед и вниз. На сей раз за топотом копыт и криком преследовавшей его дворни он не расслышал звука рассеченного болтом воздуха. Зато услышал мокрый всхлип сзади. Проследил тоскливым взглядом за безнадежно удаляющимся арбалетчиком. И лишь затем обернулся. Гнавшийся за ним холоп боевым чутьем богат не был. О чем красноречиво говорили выпученные от ужаса глаза и едва торчащая из заливающегося кровью горла короткая стрела. Мужик уже заваливался на спину, когда Тверд одним расчетливым махом вырвал из его костенеющих пальцев топор, захлопнул калитку, подпер ее снаружи топорищем, для надежности даже пристукнув по нему два раза ногой. Погоню такая препона хоть на какое-то время остановит.

Еще раз скрежетнув зубами, глянул в спину улепетывающего татя и, решив, что раз нельзя догнать, то и нечего отвлекаться, спорым поскоком подался в сторону спасительных зарослей оврага. Отчего-то не хотелось ему объясняться со своими преследователями, доказывать им, что убивец – вовсе не он. Щур пойми почему, но не покидала уверенность: хрен ему кто поверит.

* * *

– Да говорю тебе, он это, – в десятый вроде как уже раз повторил Хват. – Больше просто некому.

– Некому? Просто – некому? – Тверд знал, конечно, что варяг с правдой дружбы водить не любит, но это уже было чересчур.

– Ну, да. Кому бы еще надо было подсылать к тебе душегуба?

– То есть ты уверен, что этого стрелка подослали по мою душу?

Тверд встал с лавки и подошел к окну. Ставни в их светлице вновь были плотно закрыты, и на сей раз распахивать их желания у него не возникало.

– Как я уже говорил, стрела прилетела, едва только я открыл окно. Сразу же. Понимаешь? Если этот арбалетчик не умеет смотреть сквозь дерево, – для наглядности Тверд бухнул растопыренной пятерней по плотно подогнанным доскам ставней, – то он никак не мог знать, что окно открою именно я.

– Можно предположить, что у него в этой харчевне есть погляд, который дал ему знак.

Если бы это сказал Хват, видит Род, ему бы не поздоровилось. Привычка цепляться за каждую возможность выгородить самого себя время от времени раздражала сверх всякой меры. В последнее время – все чаще. Но голос подал Туман. И готовый уже было взбелениться Тверд попридержал коней. Да, такое и вправду могло статься.

– Во, – с готовностью ткнул узловатым пальцем в ученого соратника Хват. – Иногда даже от слепых кротов прок есть.

– Но ведь точно так же «можно предположить», что сюда за нами дотянулись византийские… руки.

– Да откуда бы им тут взяться?

– А почему бы им тут и не взяться? Туман, может, напомнишь нам, почему это мы, интересно, столь спешно покинули Константинополь?

Книгочей с удивлением взглянул на Тверда, будто тот попросил его объяснить, что это за мокрая штука плещется на дне колодца. Впрочем, удивляться было не в его правилах. Почесал макушку, встопорщив на ней непослушную шевелюру, поправил стягивающий ее тонкий кожаный ремешок, тряхнул гривой русых волос, поскреб коротко обрезанную бороду, потер двумя пальцами тонкую, не изломанную еще ни в одной из битв переносицу.

– Может, крикнуть дворню воды натаскать? – проворчал Хват. Он тоже невольно провел ладонью по своему носу, чуть кривому от доброго удара щитом, тронул располовиненную шрамом верхнюю губу, прикрытую, впрочем, усами. Неудивительно, что целехонькая рожа Тумана его время от времени начинала раздражать. – А то, гляжу, исчесался весь.

– Наш побратим здорово проигрался в кости византийскому ворью, – принялся, как по-писаному, излагать книгочей. – Почему он решил водить дружбу с этими душегубами, а уж тем более, какой половиной задницы додумался играть с ними на деньги, я, к примеру, понять не могу. Потому что дальше все было вполне предсказуемо: когда долг свой отдать оказался не в силах, добрые друзья-тати вдруг превратились в очень кровожадных убийц. И чтобы не оказаться найденным одним прекрасным утром в отхожей яме с перерезанным горлом, доблестный гвардеец базилевса решил рассчитаться с долгом, выкрав казну этерии. То есть жалованье двух с половиной тысяч лучших гвардейцев базилевса, бо́льшая часть из которых – норды. Обокрасть такое число викингов можно было додуматься разве что второй половиной зада. А более безобидного способа поиска денег наш героический стратиг отчего-то не придумал. В результате на хвост ему сели и воры, желающие заполучить причитающуюся им сумму, и легионеры. Всех этих людей сближала одна светлая цель – убить проходимца. Меня, кстати, она посетила тоже. Особенно после того как нас, подозревая в причастности к этой афере, повязали и со всем нордским тщанием принялись выпытывать о деньгах. К которым мы, замечу, не имели ровным счетом никакого отношения.