Тайна короля Якова - Филип Депуа

Кардинал немедленно встал.

— Тысяча извинений, ваше святейшество. — Он потянулся к перстню на руке папы. — Славен промысел Божий, и ваше имя будет жить вовеки!

Папа протянул руку в благословении, и Венителли поцеловал перстень.

Затем он поклонился, повернулся и торопливо вышел в тайную дверь. Заглянул в приоткрывшуюся щель между камнями, положив ладонь на холодную серую стену. Убедившись, что снаружи никого нет, он ступил в коридор, оставив папу за спиной.

Только в коридоре Венителли заметил, что руки у него все еще дрожат и по лбу стекает пот. Он с трудом поборол самое страшное опасение — о том, что папа лишился рассудка. Он чуть замедлил шаг, не зная, что больше тревожит его: окончившаяся беседа с папой или предстоящий разговор с самым жестоким человеком в Италии.

Дремота декана Марбери была внезапно нарушена.

— На помощь! Убийство! Кто-нибудь!

Он открыл глаза. Мягкий прозрачный лунный свет омывал комнату. Апрельская ночь была холодна, воздух еще помнил ушедшую зиму.

— Помогите, кто-нибудь! — еще громче выкрикнул голос.

Марбери отбросил одеяло, завернулся в теплую черную мантию и высунул голову в окно крохотной спальни. Черные окна поблизости освещались одно за другим, послышалась перекличка голосов. Марбери отступил в комнату, нагнулся, натягивая сапоги, выскочил в коридор деканата и, набирая скорость, сбежал по лестнице. В темноте за дверью к нему присоединились еще несколько человек, лиц было не различить. Покой внутреннего двора, окруженного безмолвными каменными зданиями, был нарушен сбегавшимися на крики людьми.

Крики неслись из Большого зала, в дверях которого Марбери увидел преграждавшего вход Эдуарда Лайвли, одного из ученых мужей. Лайвли был в костюме из тонкой парчи, отливавшей серебром в лунном свете, и в горностаевой шляпе, высокой и новой. На обшлагах перчаток из черной кожи красовались вышитые ярко-алым буквы «Л». Его ухоженная борода напоминала роскошную перину. Подбежавшие следом сгрудились у двери, окружив остановившегося Марбери.

— Что случилось? — Запыхавшийся Марбери тронул Лайвли за плечо.

— Тело. — Лайвли сглотнул. — Мертвое тело. Там, внутри.

Он отступил, освободив дверь в зал. Гулкое эхо его голоса отдалось от безжизненных стен. Собравшиеся прошли мимо него внутрь и, пока зажигали свечи, переговаривались напряженным шепотом. Не зал, а пещера, тихая и холодная. В дальних углах лежала обсидиановая темнота чернее полуночи. Воздух казался колючим от стужи, будто крошечные ледяные иголки касались пальцев и щек.

Дюйм за дюймом люди продвигались в глубину зала. Нечто ужасное бесформенной грудой лежало перед ними. Спустя мгновение кто-то вскрикнул, другой закашлялся, сдерживая рвоту.

Марбери тяжело выдохнул:

— Отец небесный!

Окровавленный труп лежал на холодном каменном полу у рабочего места одного из ученых.

Марбери старался выровнять дыхание, без устали твердя себе, что это не явь, это фантом. Но его разум говорил другое.

Лайвли, как видно, выронил свечу. Она откатилась к ножке стола, но продолжала гореть, отбрасывая мерцающий отблеск на скорчившееся под столом мертвое тело.

Сам по себе труп не испугал бы ученых. Благодаря чуме каждый из них повидал немало бездыханных тел. Но при виде этого мертвого лица невозможно было сдержать крик и приступ тошноты.

Наверное, сотни порезов, длинных глубоких рубцов рассекли плоть, уничтожив все черты, оставив лишь мышцы, торчащие кости и засохшую кровь цвета гнилой сливы. Узнать такое лицо не представлялось возможным.

— Смотрите! — потрясенно выкрикнул Роберт Сполдинг. Он был помощником главы переводчиков — должность скорее секретарская, чем начальственная. На нем была простая накидка цвета палых листьев, застиранная и потертая от нещадных чисток. Он указывал на резной вересковый крест на шее мертвеца.

— Мне кажется, это крест Гаррисона, — прошептал Марбери.

— И, несомненно, это пурпурный кафтан Гаррисона, — с холодной уверенностью добавил Сполдинг.

Сомнений не оставалось: убитым был Гаррисон.

Марбери оперся о стол Гаррисона, тщательно следя за дыханием. Он молча слушал, как остальные соглашались и подтверждали первоначальное заключение.

— Как случилось, — помедлив, обратился он к Лайвли, — что вы столкнулись с этим ужасом в столь неурочное ночное время?

— Меня привело сюда усердие, — поспешно отозвался Лайвли. — Я спешил начать работу над новыми страницами — вы не представляете, какое для меня в них искушение.

— Зато мне легко представить, — осторожно выбирая слова, произнес Марбери, — в какую ярость пришел бы Гаррисон, знай он, что вы подглядываете за его работой. Он подвержен вспышкам бешенства, нам всем это известно. Возможно, он был здесь, вы поспорили, он бросился на вас…

Ответ Лайвли оборвали на первом же слове.

— Надо немедленно предупредить ночную стражу! — потребовал Сполдинг.

— Вы — книжник, доктор Сполдинг, и не разбираетесь в подобных вещах, — возразил Марбери, почти не скрывая враждебности, — однако наши констебли здесь, в Кембридже, все до единого бесполезны. Прошу позволить мне подойти к этому делу иначе.

— Возмутительно! — пискнул Сполдинг. — Нельзя допустить, чтобы ночь прошла…

— Я уже представляю методику расследования этого ужасного происшествия, — тон Марбери был успокаивающим, почти гипнотическим.

— Но… — начал Лайвли.

Марбери повернулся к собравшимся и поднял руку.

— С вашего позволения, джентльмены, я предлагаю несколько отложить продолжение разговора. Прежде всего христианский долг требует, чтобы мы, каждый из нас, вознесли молитвы за нашего коллегу Гаррисона.

На окружающих Марбери в полутьме лицах по-своему отразилось благочестие. Закрывались глаза, губы шевелились, шептали молитву. Марбери воспользовался минутой тишины, чтобы еще раз внимательнее осмотреть тело. Кровь еще не засохла, но не текла. На полу, на столе, на стульях вокруг тела практически не осталось пятен. Кафтан был разорван в нескольких местах. Две прорехи набрякли кровью, но кровь была вязкой: не жидкой и не сухой. Возможно ли, что Гаррисона убили в другом месте, после чего приволокли тело в зал?

Марбери принудил себя еще раз взглянуть на изуродованное лицо. Дай бог, чтобы Гаррисон был мертв прежде, чем его так изувечили. Впрочем, под конец молитвы он заметил еще кое-что.

— А теперь, — в тишине прозвучал выверенный, деловитый голос Марбери, — я призываю всех вас хранить молчание об этом инциденте. Не следует обсуждать его с кем-либо вне этих стен, пока мы не узнаем, что произошло. Ваш труд слишком свят, слишком важен, чтобы прерывать его из-за случившегося. Возможно, вы сочтете меня бесчувственным, но я действую в интересах ваших ученых трудов и нашего короля. В конце концов, это дом мудрости или бойня?!