Полуночное солнце - Рэмси Кэмпбелл

своими родными. Он потянулся рукой за спину и нащупал ручку, ощутив, как подрагивает дверь. Ему достаточно лишь надавить на ручку и вывалиться из поезда спиной вперед. Когда дверь поддастся, он закроет глаза. Вагон качнуло, и его отбросило на ручку, он почувствовал, как она опустилась, а в следующий миг дверь громыхнула, женщина схватила его за руку и подтащила по сиденью к себе.

– Нельзя баловаться с вагонными дверями, сынок. Все вы, мальчишки, одинаковы.

Он едва не заплакал злыми слезами, не столько из-за того, что она помешала, сколько из-за того, что она причислила его к своим детям. Он бросился бы к двери, дождавшись, когда она отпустит его, и доказал бы, что она ему не указ, однако из-за возникшей задержки он понял, каково будет выпасть из поезда, и ему не хватило храбрости. Ее детей он почти не воспринимал – так, какое-то непрестанное недоброе копошение на противоположном сидении, – пока она не вцепилась в него еще крепче, пригрозив им свободной рукой:

– Сидите смирно. Через минуту уже выходим.

Один из близнецов копался в корзине и при звуке ее голоса зарылся еще глубже.

– Хочу конфеты.

Младший братец взвыл:

– Нечестно! Они всегда съедают все зеленые.

– Прекратите, – взвизгнула она, выпустив руку Бена. Из корзины вывалилась картошка, когда младшенький выдернул оттуда пакетик с конфетами и побежал прочь. Поезд замедлил ход, переезжая через мост над шоссе на окраине Старгрейва, за окном показался Лес Стерлингов, тенистый серебристо-зеленый массив над террасами улиц, застроенных коттеджами из песчаника и домишками цвета старого пергамента. Младший мальчишка запрыгнул на сиденье в конце вагона, размахивая пакетиком конфет над головой, но потом близнецы вцепились в его добычу с такой силой, что пакет лопнул. Женщина собрала картошку и, пошатываясь, бросилась в проход, погрозив Бену похожим на желтоватую сосиску пальцем. – Не смей никуда уходить!

Он всегда слушался взрослых. Из тетиного дома он выскользнул до рассвета, оставив записку, в которой просил не волноваться за него, и, приоткрывая входную дверь, боялся, как бы она не проснулась и не окликнула его. И вот теперь его пригвоздило к месту чувство долга. Близнецы смеялись над младшим братом, который так и сжимал в руке разорванный пакетик от конфет, пока он не пнул одного по ноге, а другому не ткнул кулаком в глаз.

– Прекратите, вы же покалечите друг друга! – надрывалась их мать, раздавая подзатыльники тем, до кого удавалось дотянуться. – Больше никто не получит ни конфет, ни шоколадок, ни чипсов. И обещанные игрушки я вам не куплю, а новые ботинки сдам обратно в магазин…

Внезапно Бен исполнился презрения к ней, настолько сильного, что сам испугался. Поезд подкатил к станции. Бен рванул к двери и нажал на ручку. Дверь широко распахнулась, пятки больно ударились о землю, и он побежал к началу платформы быстрее поезда.

Начальник станции, неторопливый старик с подкрученными кверху усами, пожелтевшими от табачного дыма и никотина, вышел ему навстречу из своей будки. Он взглянул на билет Бена, а потом так резко вскинул голову, что Бен невольно проследил за его взглядом. Женщина в фиолетовом пальто одной рукой колотила по окну, а другой силилась открыть дверь, крича начальнику станции, чтобы он задержал Бена. Бену показалось, это слышит весь Старгрейв, хотя ее голос был заглушен стеклом.

– Придется подождать, – сказал начальник станции.

Он перегораживал Бену выход со станции. У Бена заныло в груди, и он снова задышал, только поняв, что начальник станции имеет в виду женщину.

– Кажется, ей бы пора уже научиться открывать двери, – заметил начальник станции и подмигнул Бену, забирая его билет.

Бен торопливо пошел к выходу, втянув голову в плечи из страха услышать за спиной окрик. Где-то слева, со стороны моста, звякнул колокольчик в дверях магазина. Справа, на площади, разбирали торговые палатки, и их металлические ребра бряцали о булыжник. Впереди, по направлению к лесу, извивались узкие боковые улочки, как будто уставшие подниматься напрямик. Услышав, как шумно открылась дверь вагона и женщина заорала на своих детей, требуя от них заткнуться, Бен перебежал Рыночную улицу, обогнув лужу разлитого машинного масла рядом с безлюдной стоянкой такси, и помчался вверх по переулку, соединявшему две боковые улицы.

Он не замедлял бега, пока станция не скрылась из виду, тогда он перешел на торопливый шаг, поднимаясь по склону холма между высокими, грубо сложенными стенами задних дворов. Кто-то заколачивал гвозди под комментарий кого-то другого: «Краску не обдери!», кто-то учил шумного попугая повторять свое имя. Спортивный комментатор вопил в микрофон так, что радиоприемник зашкаливало, а где-то в комнате на верхнем этаже женщина говорила: «Посмотрим, подойдет ли тебе ее старое платье». От возможности слышать голос города, оставаясь невидимым для него, Бен ощутил себя шпионом на секретном задании – задании, смысл которого теперь, когда он приближался к месту назначения, становился все менее понятным.

Грузовик, натужно ворча, обогнул Круглую площадь и свернул к строительной площадке. Как только он проехал мимо, Бен метнулся через дорогу к следующему переулку, который еще круче забирал наверх. Между неровными выпуклыми булыжниками змейками вились отложения засохшей грязи, нанесенной дождем. Через два поворота переулка Бен увидел Черч-роуд, и сердце, как ему показалось, затрепетало в груди. Он на цыпочках подбежал к выходу из переулка и внимательно оглядел дорогу, спускавшуюся с холма и справа, и слева от него; убедившись, что здесь некому его остановить, Бен ринулся на другую сторону к кладбищенским воротам. Он поднял засов и приоткрыл железные ворота ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь, затем заставил себя медленно закрыть их, чтобы они не заскрипели снова.

– Я проведать родных, – произнес он вслух, после чего ему пришлось развернуться навстречу реальности.

Оказалось, никто за ним не гнался. Несколько маленьких мраморных ангелов, угнездившихся на надгробьях, созерцали небеса. В церковном окне рядом с крыльцом возвышался святой Христофор [1]: массивной витражной рукой он придерживал мальчика, сидевшего у него на плече, а в другой руке сжимал ручку маленькой девочки, – вся эта картина была как будто сложена из дюжин обломков неба и закатов. Бен окинул взглядом сеть тропинок, расходящихся от церкви, и двинулся между могилами к белому мраморному обелиску.

Обелиск возвышался среди самых старых могил кладбища, между треснувшей каменной урной и иссохшим почерневшим венком. И высотой он был почти с одиночные деревья, благодаря которым кладбище казалось пограничной полосой между Лесом Стерлингов и городом. Мрамор обелиска так ярко сверкал на солнце, что Бену пришлось прищуриться. Пока он читал выбитые надписи, заслоняя глаза ладонями с переплетенными пальцами, растянувшийся на мили лес