Легче воздуха - Константин Андреевич Чиганов

проводили, майор, — сказал он. — Последнее время меня перед полетом потряхивает, как в циклоне. Вы женаты?

— Да. Три года.

— А я вот не успел. Жалею иногда. Хотя умирать лучше, когда ты один.

— Да бросьте вы к черту ваше покойницкое настроение! — я разозлился. — Слетаете и вернетесь, живой ногой. Ветер слабый, оборона у них дохлая, вас ни пушки, ни прожектора не достанут, и, по всем приметам, ночь без дождя. Даже не чихнете. Может, валькирию какую там по пути подцепите.

— Или она меня, — улыбнулся Отто, и в сумерках блеснули его зубы. Поправил фуражку, стиснул мне руку теплой сухой ладонью и зашагал к третьему эллингу.

Поганец-ветер швырнул мне в лицо колкие жухлые листья. Не уймется теперь, проклятый.

Что-то от мессы в этом есть, в который раз подумал Отто. Что-то от торжественного обращения к небесам. Только в гондоле цеппелина поднимаешься телесно, и вместо органа в распорках и растяжках гудит ветер, как Божий голос. Внизу уже не видно площадки, и эллинги становятся размытыми клеточками карты. Вон впереди река, поблескивает стеклянной полоской. Луны нет — и к лучшему. Звезды в облаках взблескивают иногда. Ничего, штурману хватит уточнять расчеты. На высоте звезд будет сколько угодно, хоть в ладонь собирай. Только не вверху. Над головами аэронавтов вечная тень — тело их гигантского корабля, легче пушинки.

Дирижабль уравновешен, клапаны перекачки закрыты, клапаны выпуска водорода проверены. Бомбы уложены в держателях, холодные, тупоносые цилиндры, стискивающие ад внутри себя. Пару пулеметов в гондоле все же приказано оставить, зря, на взгляд экипажей, толку немного, а вместо «шварцлозе» можно взять еще одну бомбу. Их и так мало. Еще и баллон с кислородом, вон, болтается маска на трубке, пока еще ждет, пока еще воздуха вокруг полно. Холодноватого, правда.

Отто вздохнул, закрыл окно мостика — пальцы без перчаток мерзли, — взял переговорную трубку на гибком шланге, вытащил гуттаперчевую пробку на цепочке. Толстый норвежский свитер стеснял движения. На переплете окна справа штурман Вилли когда-то подвесил белого плюшевого щенка с коричневыми ушками-лопушками. Тезка смотрел на капитана печальными стеклянными пуговицами. Отто погладил черные шарики рукояток газа, двинул четыре рычажка от себя.

— Увеличиваю обороты, идем вверх!

Где-то там, за спиной, над тысячами метров пустоты, механики в меховых комбинезонах, которые все равно промерзнут, прислушиваются к гулу моторов, поглядывают на указатели оборотов и топлива, как доктора над постелью тяжелого больного.

— Что там, Карл? — сказал он кормовому посту управления в раструб переговорной трубки, похожий чем-то на змеиную головку, открывшую пасть. Конечно, он знал прозвище лейтенанта Лейца — «Карл-в-заднице». Наверняка и сам Лейц подозревал…

— Равновесие порядок, баллонеты порядок, утечка в норме, моторы… обороты порядок, обшивка… — Отто представил, как сухопарый Карл открывает покрытое инеем окно кормовой гондолы, дотошный, выглядывает вверх, и чуть не посоветовал придержать фуражку, — порядок, герр капитан.

Всегда в полете — только «герр капитан», никогда не Отто, как бывало, зовут его механики и бомбардир. Что делать, это Карл.

Маленький золотистый диск высотомера: черная лапка стрелки бежит по кругу: 3000, 4000, 5000…

Здесь уже труднее дышать. Облака остались внизу, как он и думал. Звезды над серой, с едва заметным серебристым отблеском, сигарой цеппелина, словно огни поселков. Селения небесные. Но настоящие огни будут позже, внизу, и туда надо будет отправить бомбы. На детей, на женщин, на стариков. На высокие церкви с молящимися и на родильные дома с младенцами.

Будь она, война, проклята.

Ощущение человека рядом дернуло нервы. Отчетливое, безусловное. Но — там, снаружи. Капитан поднял взгляд, тусклая лампочка почти не давала света, снаружи было едва ли не светлее… и увидел лицо, прижатое к окну — снаружи. Женское лицо.

Кислородное голодание, вот оно, и видения! Неужели альтиметр врет, ведь еще километра два вверх можно дышать, а остальные… вся эта груда мыслей не помешала Штендингу сорвать с крючка загубник кислородного баллона, повернуть вентиль и вдохнуть глоток жизни, холодной и опьяняющей с непривычки.

Следующим движением он оторвался от маски и крикнул в голосоотвод:

— Карл, что у вас? Высота?

— Шесть с половиной, герр капитан, — отозвался родной голос, — через десять минут надеваем маски, не забудьте.

— Дирижабль в порядке?

— Все в порядке, Сивер немного сбавил обороты заднего левого, говорит, перегрев десять градусов. Но левый всегда так, поршневые кольца пора менять, герр капитан.

— Спасибо, Карл, — и чтобы сделать приятное, поправился: — Спасибо, герр лейтенант!

— Слушаюсь!

Отто выдохнул, заткнул голосоотвод, глотнул еще кислорода, словно алкоголик шнапса. И почувствовал, как шевелятся волосы под надвинутой фуражкой.

За спиной звучал смех. Смеялась женщина.

Заботливый нежный голос произнес с едва уловимой насмешкой:

— Глотните еще кислороду, капитан. У вас лицо белее инея.

Она стояла у штурвалов управления рулями. Высокая, закутанная в белое фигура. На красивом и бледном лице с чуть раскосыми синими глазами было выражение неискренней кротости, из-под чего-то вроде капюшона выбивался золотистый локон.

Нет, вторая мысль, посетившая Отто, тут не годилась. На явление святой это проказливое создание ничуть не походило. А первая мысль…

— Нет, герр капитан, вы не сумасшедший. Я сама решила войти, ведь не стал бы офицер флота Дойчланда держать женщину снаружи, там так холодно и высоко-о… И я не призрак.

Нет, не призрак. От нее исходило живое тепло и пахло чем-то вроде духов, прохладным и снежным духом, так пахла бы высота… что за ерунда. Кажется, привидения не могут душиться, мелькнуло в слегка кружащейся голове моряка. Он хлебнул кислорода, и паутинку паники смело прочь. Она явно не угрожала цеппелину, кем бы… чем бы не была.

— А, вы меня задели, — продолжала она, улыбаясь, — я читаю ваши мысли на честном тевтонском лице. Секретное британское оружие… пфу!

— Знаете, по уставу гражданским, да еще женщинам не положено находится на мостике.

Он вспомнил Карла и решил быть официальным до предела. Да, так. Прусский офицер хорошего рода. Но ведь не звать же команду, чтобы показать, как беседуешь с пустым местом…

— За исключением чрезвычайных случаев. Капитан, ваш случай чрезвычайный. Перекреститесь, если будет легче, я не исчезну, — предложила она. Отто смущенно опустил руку.

— И вам, и вашему кораблю с экипажем суждено погибнуть в этом полете. Я давно к вам присматриваюсь и вижу человека долга и чести. Вы можете выкупить жизнь вашей команды.

— Так мне все же перекреститься? Кто такую сделку обычно предлагает…

— Ах, нет, конечно. Вы мне нужны целиком, с душой и телом. Но ни друзей, ни родины вам больше не увидеть.

— А если мы изменим обратный курс? — как ни дико, но чудо ее появления