Мефодий Буслаев. Светлые крылья для темного стража - Дмитрий Емец

– Ну разве я не хороша? – спросила она у самойсебя и сама себе ответила: – Да, будем откровенны: внешность заурядная. Но чтоэто меняет? Всякой женщине нужна прежде всего норка, все, что в норке, и хотябы немного личного счастья… Не так ли? Допустим даже не так, но опять же: чтоэто меняет?

Ната пристально всмотрелась в зеркало и, поморщившись,подозвала Мошкина.

– Эй! Поди сюда! – велела она – У меня что-нибудьесть на подбородке?

Евгеша послушно подошел и посмотрел глазами раненой лани. Ондавно пережил свою любовь к Нате, однако старая любовь, пусть даже угасшая,всегда равно отдается тупой и мучительной болью.

– Да, есть, – сказал он, вглядываясь в круглыйкошачий подбородок Вихровой.

Ната досадливо поморщилась. Ее подвижное лицо пошломимическими морщинами – странными, несимметричными, но бесконечнопривлекательными. Взгляд Мошкина застревал в них, как в паутине. Евгеша силойзаставил себя зажмуриться. Да, кобра не умрет от укуса кобры, магия неподействует на того, кто родился с Вихровой в один день, но все же несколькомучительных ночей обеспечено.

– Сама чувствую, что есть. Конкретнее, Евгений!Конкретнее! Опиши, что ты видишь! – нетерпеливо потребовала Вихрова.

– Красное пятно! – сказал Евгеша, осторожно, какбольная сова, приоткрывая один глаз.

– Большое?

– Примерно с десятикопеечную монету. А большое или нет– не знаю, – сказал Мошкин, привычно обходя конкретные суждения.

Ната с ненавистью поскребла подбородок.

– Вот и я его вижу. Второй день уже чешу. Что это такоеможет быть, а? Не знаешь?

Но Мошкин знал только, что это красная точка.

* * *

В тот же вечер Ирка сидела в «Приюте валькирий», слушала,как дождь скребет мокрым ногтем по крыше, и разглядывала старые фотографии.Гора Ай-Петри на крымском снимке показалась ей прилипшей крошкой хлеба, и онамашинально подула, пытаясь убрать ее. Зрение у Ирки было неважное, сточенноеночным чтением с монитора. Лишь когда в руке у нее появлялось копье и она безостатка становилась валькирией, зрение обострялось до невероятных пределов. Ноэто было уже другое зрение.

Антигон без дела шатался по «Приюту валькирий», заглядывал впустые чашки, топал по половицам, тревожа мышей, и громко распевал.

– Ты не мог бы культурно заглохнуть? – попросилаИрка.

Голос у Антигона был ужасный и напоминал скрип тележногоколеса.

– Это моя любимая песенка! Мне пела ее мама! –обиделся Антигон. – Золотые были времена! Она пела, а я слушал! Лежал натраве, высовывал язык, ждал, пока на него сядет бабочка и… ам! Или другойвариант: прицеливаешься и…

Перед глазами у Ирки мелькнул липкий, длинный язык.

– Мимо! А ведь когда-то получалось! –разочарованно сказал Антигон, провожая глазами улетающую муху.

Внезапно люк «Приюта валькирий» с хлопком откинулся, и внего просунулась незнакомая физиономия. Большое, обветренное, довольно плоскоелицо. Светлый ежик волос, таких густых, коротких и жестких, что их с ходу можнобыло пускать на зубные щетки. На могучих скулах играл румянец свекольнойяркости.

– Ты кто? – спросила Ирка, но еще прежде, чемполучила ответ, по румянцу узнала оруженосца Хаары.

– Хозяйка приглашает вас на день рождения! –сообщил оруженосец.

Его круглая голова торчала из люка, как лежащий на грядкеарбуз.

Ирка изумилась, точно забитый, мешковатый троечник, которогоприглашает в гости самая популярная в классе девчонка. И троечник пугается, незная, чем объяснить эту внезапную милость. Кого в гости, меня? А сознание ужеподозрительно щелкает на счетах, перебирая варианты. Может, подвох? Может,некому подсунуть на стул сковородку с яичницей? Или дадут левый адрес и послезвонка из однушки в панельном доме навстречу ему вылетит рой из семидесятисердитых корейцев, последователей Джеки Чана?

– Я же валькирия-одиночка! – осторожно напомнилаИрка.

– Да хоть водолаз! Мне сказано: зови в гости. Вот я изову! – непреклонно заявил оруженосец.

Ирка подозрительно уставилась на посланца Хаары, однако тоттолько скалился и молчал. Зубы у него были белые, широкие.

– Когда? – спросила Ирка.

Ответ удивил ее еще больше.

– Да прямо сейчас. Все уже собрались. Идемте, я покажудорогу! – сообщила торчащая из пола голова и куда-то укатилась.

«Ну раз все, тогда понятно! Значит, меня за компанию. Типавсех так уж всех!» – сообразила Ирка, испытывая странную смесь обиды иоблегчения.

На сборы у нее ушло не больше пяти минут. Все эти пять минуторуженосец проболтался на канате, не желая ни ждать внизу, ни забиратьсянаверх. Таким странным образом выражалась у него спешка.

– Чего так долго-то? – гундосил он из-под пола.

Ирка плохо представляла, как они будут втроемтелепортировать, и если не втроем, то куда денут оруженосца, однако отелепортации, как оказалось, речь и не шла.

На одной из асфальтированных аллей Лосиного Острова былаприпаркована старая иномарка-универсал с тонированными стеклами и лихо торчащейантенной, похожей на тараканий ус. На бампере белела большая наклейка: «ВОВАН».

– Вован – это кто? – спросила Ирка.

Оруженосец молча ткнул себя пальцем в грудь. Ирка смутилась.

«Могла бы и сама догадаться! Не такая уж сложная логическаязадача», – выругала себя она.

Магнитола, усиленная сзади двумя здоровенными колонками,гремела и чихала музыкой. Под резину стекла были вставлены диски, якобыпутавшие милицейские радары, а на деле мешавшие лишь обзору.

– Садись сзади! У переднего сиденья спинкахрюкнулась! – сказал оруженосец.

– Почему хрюкнулась?

– Таамаг подвозил, – мрачно поведал Вован.

Ирка послушно попыталась сесть сзади, но там уже все местозанимала здоровенная бита. Рядом с битой лежал аккуратный мячик.

– А мяч зачем?

– Чтоб дяди с палочками поверили, что я бейсболомзанимаюсь! – пояснил Вован, перебрасывая биту в багажник.

– А ты занимаешься?

Свекольную голову вопрос привел в восхищение.

– Занимаюсь! Гы-гы-гы! Прям с утреца начинаю и покакомиссионеры не кончатся! – повторяла она и тогда, когда они уже мчалисьпо ночному городу.