Пять ночей у Фредди. Четвёртый шкаф - Кира Брид-Райсли

Джон сглотнул.

– Да, сэр, я знаю.

– Прекрати называть меня «сэром». Лучше послушай меня.

– Но я делаю, что мне говорят. Не понимаю, в чем проблема.

– Ты медленно реагируешь и витаешь в облаках. Ты не работаешь в команде.

– Что?

– Это зона активного строительства. Если мечтать на ходу или не думать о безопасности других, кто-нибудь получит травму или погибнет. Я не говорю, что вы должны делиться секретами и проводить вместе выходные. Но надо работать в команде. Ребята должны знать, что в нужный момент ты не подведешь.

Джон понимающе кивнул.

– Это хорошая работа, Джон. И думаю, парни тут работают хорошие. Сейчас с рабочими местами не очень, и мне нужно, чтобы ты включил мозг. Если еще раз увижу, что ты где-то витаешь… в общем, не ставь меня в неловкое положение. Тебе ясно?

Джон стоял на вытертом коричневом ковре передвижного офиса, как нашаливший школьник в кабинете директора.

– Ладно. Иди.

Джон вышел. Головомойка пришлась на последние минуты рабочего дня. Он помог Сергею убрать кое-какое оборудование и направился к машине, небрежно попрощавшись.

– Эй! – окликнул Сергей. – Последний шанс!

– Я… – Джон прервался, краем глаза приметив начальника. – Может, в следующий раз.

Но Сергей продолжал настаивать:

– Ну давай же, мне нужна отговорка, чтобы не ходить в заведение к новому парню. Дочка всю неделю туда просится. Люси ее отведет, а мне от роботов не по себе.

Джон остановился, мир вокруг замер.

– В какое еще заведение?

– Так ты идешь? – снова спросил Сергей.

Джон попятился, будто подошел слишком близко к краю пропасти.

– Может, в другой раз, – ответил он и решительно направился к машине.

Машина была старая, коричневато-красного цвета и сошла бы за крутую для старшеклассника. Теперь же она напоминала, что Джон остался подростком, который так и не повзрослел. Меньше чем за год она превратилась из статусной в повод для стыда. Он плюхнулся на сиденье, подняв клубы пыли. Руки дрожали.

– Соберись.

Он закрыл глаза и схватился за руль, стараясь унять дрожь.

– Теперь это твоя жизнь, и ты с ней справишься, – прошептал он, а потом закрыл глаза и вздохнул. – Звучит как занудство в духе моего отца.

Он завел машину.

Обычно путь до дома занимал десять минут, но он выбрал дорогу, которая займет целых полчаса, словно не желая ехать через город. Так не было риска встретить людей, с которыми не хотелось разговаривать. Работай в команде. Даже разозлиться на Оливера не получалось. Джон действительно больше не мог работать в команде. Почти полгода он шел из дома на работу и обратно, как поезд по расписанию. Иногда заходил за продуктами, и на этом все. Говорил только при необходимости, старался не смотреть в глаза. Вздрагивал, когда с ним заводили беседу и, если приветствовали коллеги, даже когда незнакомец спрашивал, который час. Он не уходил от разговора, но все лучше осваивал умение говорить, одновременно удаляясь от собеседника. Он был неизменно вежлив, но всегда четко показывал, что ему срочно нужно в другое место. При необходимости просто разворачивался в противоположном направлении. Иногда он чувствовал, что будто бы тает в воздухе, и когда его замечали, это досаждало и расстраивало.

Джон припарковался у многоквартирного дома – двухэтажного здания, по идее не рассчитанного на постоянных жильцов. В окне у администратора горел свет. Он месяц пытался вычислить часы ее работы, но в итоге пришел к выводу, что четкого графика нет.

Джон взял из бардачка конверт и направился к двери. Он постучал, но ему не ответили, хотя, судя по звукам, внутри кто-то был. Тогда он постучал снова, и на этот раз дверь приоткрылась. Пожилая женщина с кожей многолетней курильщицы уставилась на Джона.

– Привет, Делия, – он улыбнулся, но не удостоился ответной улыбки. – Плата за квартиру.

Джон протянул ей конверт.

– Знаю, что опоздал. Вчера заходил, но никого не было.

– В рабочее время?

Делия открыла конверт и стала внимательно разглядывать его содержимое, словно боялась подвоха.

– Свет не горел, так что…

– Значит, время было не рабочее.

Делия обнажила зубы, что мало походило на улыбку.

– Я смотрю, вы завели растение, – резко сказала она.

– О да, – Джон обернулся и бросил взгляд в сторону квартиры, как будто мог увидеть ее с места, где они стояли. – Приятно за чем-нибудь поухаживать, правда?

Джон снова попытался улыбнуться, но быстро осекся. Его словно засасывал вакуум неодобрения, не оставлявший шансов на непринужденность.

– Это же разрешается, правда? Заводить комнатные растения?

– Да, вы можете держать растения.

Делия сделала шаг назад, явно собираясь закрыть дверь.

– Но обычно люди здесь не задерживаются, вот что. Сначала заводят дом, потом жену, и потом уж растение.

– Ну да.

Джон посмотрел на свои ботинки.

– Просто год выдался… – начал он, но дверь с лязгом закрылась, – трудный.

Джон немного постоял, глядя на дверь, и направился в квартиру на первом этаже в передней части комплекса, где теперь мог жить еще месяц. Это была двухкомнатная квартира с полноценной ванной и кухонным уголком. Уходя, он оставлял жалюзи поднятыми, чтобы показать отсутствие ценных вещей: в районе часто бывали квартирные кражи, и стоило подчеркнуть, что красть у него нечего.

Оказавшись внутри, Джон закрыл за собой дверь и осторожно вернул цепочки на место. В квартире было прохладно, темно и тихо. Он вздохнул и потер виски; головная боль не отступала, но уже стала привычной.

Мебели было мало – квартира сдавалась в таком виде. Индивидуальности гостиной придавали только четыре картонные коробки с книгами, составленные у стены под окном. Джон разочарованно оглядел знакомую картину. Вернулся в спальню, сел на кровать. Заскрипели жесткие пружины. Он не потрудился включить лампу – через маленькое грязноватое окно над кроватью проникало достаточно света.

Джон посмотрел на комод и встретил знакомый взгляд. На него смотрела голова игрушечного кролика, чье тело навсегда потерялось.

– Что ты сегодня делал? – спросил Джон, глядя ему в глаза, будто он мог узнать его.

Но взгляд темных глаз Теодора был пустым и безжизненным.

– Выглядишь ужасно, хуже моего.

Джон встал и подошел к плюшевой голове. Запах нафталина и грязных тряпок нельзя было не почувствовать, и Джон перестал улыбаться. Он поднял голову за уши. «Пора тебя выбросить». Такой порыв возникал у него почти каждый день. Джон сжал зубы, осторожно положил кроличью голову на комод и отвернулся, чтобы больше ее не видеть.