Турнир - Денис Юрин

Борьба с соблазном заснуть оказалась делом не из легких, однако Дитриху было не привыкать вступать в схватки с достойными противниками. Вся его жизнь, по сути, была одной долгой, затянувшейся до абсурда войной, в которой лишь изредка появлялись короткие передышки. Судьба давала их уставшему бойцу, чтобы он отдохнул, вкусил прелести мира и поднабрался сил для новых побоищ да походов, а он неразумно растрачивал драгоценное время спокойствия на унизительное, да и к тому же подрывающее боевой дух самоедство. Было бы желание, ну, а причина пожурить себя всегда найдется! То Дитрих корил себя за доверчивость иль неразумное ведение дел, то тщетно пытался переосмыслить свое существование и найти более достойное применение недюжинным, молодецким силам. Как нетрудно догадаться, занятие это было в высшей степени бессмысленным и каждый раз заканчивалось одним и тем же: иного, более высокого смысла жизни не находилось, а опыт, извлеченный из прошлых ошибок, не становился гарантом от совершения новых…

Вялым, ленивым, совсем не соответствующим его мужественному облику движением разбойник откинул прядь липких волос со лба, а затем, немного почесав за давненько немытым и покрытым тонким слоем грязевой коросты ухом, засунул столь же «чистую» пятерню за отворот расстегнутой аж до самого пупка стеганой куртки. Несмотря на победу, во вчерашней драке ему все же крепко досталось. Детина Вирг метил своим пудовым кулачищем под дых и точно не промахнулся бы, но, к счастью, Дитрих вовремя заметил опасность и оказался достаточно проворен, чтобы свести урон к минимуму. Он резко ушел в сторону, изогнул корпус и развернулся вполоборота, прикрыв живот левой рукой. Кулак верзилы натолкнулся на острый локоть и, соскользнув с него, лишь вскользь прошелся по нижним ребрам. Тогда, в кутерьме кулачной схватки разбойнику показалось это очень удачным маневром, но вот к сегодняшнему утру он так уже не считал. Покалеченный могучими костяшками бок поднывал, да и опухший локоть едва двигался, так что в ближайшие два дня пострадавшая рука вряд ли будет способна держать кинжал.

«Но все ж я с ним расквитался! Получил, верзилушка, полный расчет, да еще и впрок огреб! Поостережется впредь кувалдищами своими размахивать!» – злорадствовал Дитрих, вспоминая, насколько страдальческую рожу скорчил грузный и грозный обидчик, когда ему на коленку опустился тяжелый, кованый каблук сапога. Впрочем, уже через миг на потной физии ненавистного вражины возникло еще более жалостливое выражение, и виной тому был добротный дубовый табурет, вонзившийся острым углом в массивную ключицу досадной ошибки мироздания. Наверняка матушка-природа хотела вначале создать быка или даже целого вепря, но затем почему-то передумала и на скорую руку слепила из груды костей и мяса огромное, уродливое существо, лишь отдаленно напоминавшее человека.

Пальцы разбойника с силой надавили на опухший бок, да так, что его губы сжались, а из мгновенно сузившихся глаз едва не потекла скупая мужская слеза. Боль хоть штуковина и неприятная, но далеко не всегда враг! Она причиняет муки (в данном случае вполне терпимые), но зато частенько и вознаграждает раненого. В считаные секунды сон как рукой сняло, и это стало призом, ради которого Дитрих был готов надавить на свои поврежденные ребра не один, а бесконечное число раз. Дремать в засаде не только неразумно, но и опасно, даже если дорога пуста, рядом караулит верный напарник, а сам ты сидишь в густых кустах и совершенно не виден с дороги. Во время «дела» случайностей бывает много, и каждая из них претендует на звание «роковой»!

Несмотря на томящую жару, застегнув куртку аж под самое горло, Дитрих оправил съехавшую во время дремоты одежду и немного подвинулся вбок, чтобы сменить положение и размять затекшие члены. Близился полдень, а дорога по-прежнему оставалась пустой. По ней с самого утра не проехало ни одной кареты, и даже ни один жалкий всадник не проскакал мимо их с Марком укрытия. Крестьянские телеги были не в счет, они пользовались у парочки разбойников привилегией полнейшей неприкосновенности. Обирать тружеников полей разумные лиходеи не желали не из-за соображений благородства и высоких моральных принципов, а по двум весьма прозаичным причинам: с них не так уж и много можно было взять, да и к тому же деревенский люд являлся, пожалуй, единственным союзником лесных грабителей. У крестьян можно было дешево запастись провизией и выменять всякую мелочь из отобранного у господ барахла на простую, но добротную, носкую одежду. Дородные деревенские девки были куда сговорчивей чопорных горожанок, да и к гостинцам были менее требовательны. Одним словом, с кем с кем, а уж с жителями окрестных деревень Дитрих с Марком не хотели ссориться. Даже если бы в то утро среди дюжины подвод, прогрохотавших по дороге в город, и попались бы один-два зажиточных мужичка, везущих на рынок товары, которые, при определенной степени допущения, можно было бы счесть достойной добычей, разбойники не напали бы.

Говорят, что лесные обитатели любят пересвистываться или умело подражают пению птиц. Парочка независимых лиходеев не желала утруждать себя утомительными тренировками, подражая щебетанию или вою дикого зверья, а вместо этого разбойники предпочитали держать друг дружку в поле зрения, как во время сражения, так и до него. Правда, Дитриху редко когда удавалось приметить, где именно среди зеленого моря листвы притаился его проворный компаньон. Марк был искусным мастером маскировки, и никому, кроме разве что его подельника, не было известно, как получается у паренька оставаться незамеченным там, где и прятаться-то, собственно, негде. Кроны растущих на опушке леса деревьев были раскидистыми, изобиловали множеством разветвляющихся веток, но сам лиственный покров был недостаточно плотен, чтобы скрыть фигуру даже щупленького человечка. Тем не менее Дитрих знал, что его верный товарищ по грабежам, гуляньям и дракам притаился сейчас где-то наверху; но так же и был уверен, что если он обернется и начнет пристально вглядываться в замысловатое переплетение листвы и веток, то все равно не обнаружит темно-синего, рваного под мышками и протертого на локтях камзола проворного компаньона. У Марка был дар, редкая врожденная способность, бывшая не только благом, но и проклятьем порою угрюмого и злого, а порой и задорного, душевного паренька. Настроение юного разбойника менялось так же часто, как грозовые тучи застилали сплошной темно-серой пеленою голубое небо Геркании, то есть как минимум пару раз за неделю, всегда внезапно… и без последствий при этом обычно не обходилось.

Однако за три года совместных разбоев и пьянок еще не бывало случая, чтобы необузданный, внезапно вспыхивающий и столь же быстро угасавший гнев паренька, а также его чудовищная сила обращались против напарника. Во-первых, Марк уважал Дитриха, а во-вторых, побаивался… У длинноволосого разбойника, владеющего мечом так ловко, как будто с ним в руке и родился, тоже имелся секрет; страшная тайна, доверенная дружку лишь к концу второго года совместных мытарств и скитаний. Неизвестно, кто бы одержал верх, если бы вдруг разбойничкам приспичило померяться силой, но, к счастью, эта дурацкая мысль не приходила в их, даже очень хмельные головы. Они были разными, но в то же время во многом похожими; они были достойны друг друга, и именно это легло в основу их крепкого союза…

Дитрих понимал, что оборачиваться бессмысленно. Все равно ему не найти напарника, притаившегося среди крон деревьев у него за спиной. Впрочем, в том не было необходимости. Предпочитавший отсиживаться в наземном укрытии, а не на ветвях, лиходей всегда мог подозвать товарища. Для этого было достаточно всего лишь высунуть руку из изрядно обколовшего бока куста и дважды щелкнуть пальцами. Согласно придуманной и не раз опробованной в деле системе условных знаков, два щелчка обозначали, что один из компаньонов срочно желает поговорить, в то время как один – был знаком срочно притихнуть, а три – приготовиться к нападению на появившуюся невдалеке карету. У Марка ловко получалось выпрыгивать из веток на крышу проезжавшего мимо экипажа и тут же обезвреживать возницу с сидевшим рядом на козлах охранником точными ударами каблуков в затылок. Правда, иногда приземление происходило не бесшумно, и услышавшие грохот падения за спиной ездоки успевали обернуться, но по сути это ровным счетом ничего не меняло, разве что удары приходились не по тыльной части черепов, а по изумленным лицам.