Грозные царицы - Анри Труайя

В другом лагере собрались те, кого насмешливо называли «птенцами гнезда Петрова»: доверенные лица ныне усопшего государя, готовые на все, лишь бы сохранить свои преимущества. Главой их был Александр Меншиков, фаворит Петра Великого. Происхождение его не вполне ясно: по одной версии, отец Меншикова был придворным конюхом, по другой – капралом Петровской гвардии, по третьей, позднейшей (уже XIX века) – Меншиков в молодости торговал пирогами на улицах Москвы и кормился этим промыслом. Петр познакомился с ним через Лефорта, взявшего юного Алексашку к себе в услужение, после чего смышленый юноша несколько лет состоял в денщиках у царя и довольно скоро стал его ближайшим другом. С 1697 года Меншиков неразлучен с Петром, пожаловавшим ему титул «светлейшего князя» и назначившим его генералиссимусом.[4]Были среди «птенцов» и генерал-аншеф Иван Бутурлин; и поставленный Петром за деятельное участие в следствии и суде над царевичем Алексеем во главе тайной канцелярии, а в день коронации Екатерины I награжденный графским титулом Петр Толстой; и государственный канцлер граф Гавриил Головкин, и генерал-адмирал русского флота сенатор Федор Апраксин… Все эти высокопоставленные особы в свое время подписали, чтобы угодить Петру Великому, приговор, обрекавший на пытки, а затем и на смертную казнь мятежного его сына Алексея, и казались Екатерине Алексеевне союзниками, в верности которых нельзя было усомниться.

И действительно: у этих «передовых людей», давно уже объявивших себя врагами отживших идей старой аристократии, не было колебаний относительно того, кому наследовать престол. Единственным лицом, которое они считали имеющим на это право, достойным и способным взять власть в свои руки, была Екатерина, вдова Петра Великого. Самым активным в отстаивании прав «истинной хранительницы императорской мысли» был тот, кто больше всего и выигрывал в случае успеха предприятия – ретивый «Алексашка» Меншиков. Обязанный всей своей великолепной карьерой царской дружбе, он рассчитывал на благодарность новой императрицы, от которой ждал сохранения всех дарованных ему ее покойным супругом привилегий. Он был настолько убежден в собственной правоте, что не хотел и слышать о притязаниях на российскую корону внука Петра Великого, который, конечно же, был сыном царевича Алексея, то есть по крови имел на это право, но, с точки зрения Меншикова, кроме этой «побочной родственной связи», не обладал никакими преимуществами, позволившими бы ему обрести столь славную судьбу. Точно так же Александр Данилович пожимал плечами, когда при нем заговаривали о дочерях Петра Великого и Екатерины, которые, в конце концов, тоже, как думали иные, могли бы претендовать на русский престол. Старшей из дочерей, Анне Петровне, было всего семнадцать лет, младшей, Елизавете Петровне, едва исполнилось шестнадцать. Ни ту, ни другую «птенцы гнезда Петрова» не считали всерьез опасными. И в любом случае, по существовавшему на то время в России наследственному праву, обе они могли числиться в списке претендентов на престол только после матери, предполагаемой императрицы, и на сегодняшний день надо было в первую голову позаботиться о том, чтобы поскорее выдать обеих девиц замуж. Спокойная на этот счет Екатерина полностью доверилась Меншикову и его соратникам, на которых можно было безбоязненно положиться, они-то уж точно ее поддержат. И в самом деле, еще до того, как государь испустил последний вздох, ими были посланы гонцы во все главные казармы, чтобы подготовить гвардейских офицеров к государственному перевороту в пользу их будущей «матушки-государыни Екатерины»…

В то самое время, когда врачи, а за ними и священство подтвердили кончину Петра Великого, над спящим городом вставал студеный рассвет, крупными хлопьями валил снег. Екатерина так ломала руки и проливала такие обильные слезы перед полномочными представителями других государств, собравшимися вокруг смертного ложа государя, что капитан Вильбуа, адъютант Петра Великого, поразившись, написал в своих воспоминаниях: «Невозможно было представить себе, что столько воды способно собраться в голове одной женщины. Множество людей прибежали во дворец посмотреть, как она плачет и вздыхает».[5]

И началось…

О кончине царя возвестили сто одним залпом пушки Петропавловской крепости. В морозном воздухе разнесся погребальный звон с колоколен всех церквей города. Пора было принимать окончательное решение: вся страна в нетерпении ожидала, когда же ей объявят, кого предстоит боготворить или опасаться в будущем. Сознавая свою ответственность перед Историей, Екатерина явилась в восемь утра в большой зал дворца, где уже находились сенаторы, члены Святейшего Синода, знатные представители первых четырех классов «Табели о рангах», нечто вроде Совета Мудрецов, называемого «генералитетом» империи.

Страсти накалились мгновенно, спор был жарким. Для начала тайный кабинет-секретарь Петра Великого Алексей Макаров поклялся на Евангелии в том, что государь не оставил завещания. Воспользовавшись случаем, Меншиков с необычайным красноречием высказался в пользу вдовы Его Величества. Первым из использованных им аргументов был такой: женившись в 1707 году на дочери литовского крестьянина, бывшей служанке Марте Скавронской, Петр Алексеевич повелел за год до своей кончины признать супругу императрицей и короновать ее в Архангельском соборе Московского Кремля. Именно этот торжественный и беспрецедентный акт, по мысли Меншикова, удостоверял, что у Петра не было необходимости прибегать к какому-то особому, отдельному завещанию, ибо еще при жизни государь позаботился о том, чтобы благословить свою жену на наследование престола в качестве единственной своей преемницы.

Но подобные аргументы, по мнению противников идеи воцарения Екатерины, только вводили в заблуждение, ибо ни в одной монархии мира, говорили они, коронация супруги государя не дает ей ipso facto прав на наследование престола. Опираясь на эти положения, князь Дмитрий Голицын выдвинул кандидатуру внука императора – Петра Алексеевича, единственного сына царевича Алексея. Голицын, как и его единомышленники, полагал, что только этот ребенок, кровный родственник умирающего, имеет преимущественные по сравнению с остальными претендентами права на корону. Да, конечно, маленький Петр имел все права, но ведь, если учитывать нежный возраст этого претендента, выбор его неизбежно потребовал бы установления регентства вплоть до совершеннолетия царя, а все регентства в России, как показывал опыт, приводили только к заговорам и беспорядкам. Последним по времени был период регентства царевны Софьи, чуть не приведшего к провалу царствования ее брата, Петра Великого. Софья плела против будущего императора сеть таких черных интриг, что пришлось безопасности ради заточить царевну в монастырь. Что ж, неужели родовая знать хотела бы снова пережить подобный печальный опыт, приведя к власти своего юного подопечного, которым, как марионеткой, еще долгое время будет управлять советница-опекунша? Противники такого решения проблемы престолонаследования заявляли, что женщины вообще не способны руководить столь огромной империей, как Россия. Женские нервы, говорили они, чересчур слабы, да и окружают царицы себя всегда настолько ненасытными фаворитами, что прихоти их обходятся нации слишком дорого. Но как же так, возражали сторонники воцарения маленького Петра и регентства, Екатерина ведь тоже женщина, как и Софья, и в любом случае пусть даже не очень совершенная регентша лучше неопытной императрицы. Возмущенные Меншиков и Толстой напомнили противникам, что Екатерина проявляла достойное представителей сильного пола мужество, сопровождая мужа во всех баталиях, и, обладая незаурядным умом, влияла на все политические решения императора, не выходя из его тени, что свидетельствует о ее тонкости и гибкости как политика.