Фраера - Валерий Горшков

Впрочем, время от времени большинство из нас сматывалось в самоволку, пытаясь за несколько часов хлебнуть впрок иллюзорной свободы в городе дождей, чиновников и одиноких женщин – Санкт-Петербурге.

Ровно через две минуты после воя сирены – короткого, но вполне достаточного, чтобы разбудить даже мертвецки пьяного Карела, час назад на полусогнутых вернувшегося из «внепланового увольнения», я уже стоял возле похожего на будку стрелочника помещения дежурного.

– Надеюсь, не жмурик?

Я достал из кармана сигарету и чиркнул спичкой по давно немытому стеклу открытой настежь входной двери.

Со всех сторон, словно тараканы, к будке начали подползать матросы и «менты», как мы между собой называли флотских офицеров части.

– Нет, – помотал головой дежурящий сегодня Женька. – Но не думаю, что наш случай приятней. По мне пусть лучше жмурик, чем «Волго-Балт».

– Черт!..

Естественно, что возиться с утопленниками никому не нравилось. Но все же поиск упавшего самостоятельно с набережной или заброшенного в воду криминалами человека был менее нудным занятием, чем экстренная помощь вляпавшемуся в какую-нибудь очередную неприятность сухогрузу.

С кораблями, вынужденными даже на рейде постоянно отрабатывать винтами, дабы противостоять стремительным водам Невы, могло случиться все, что угодно. Они ударялись об опоры мостов во время ночного прохода по реке, получая подчас серьёзные повреждения. Их разворачивало поперёк и бросало на мель, после чего все идущие следом суда были вынуждены дожидаться, пока спасательные корабли не исправят допущенную олухом-лоцманом ошибку и не очистят фарватер.

Да мало ли что вообще могло произойти! И каждый раз в таких случаях на территории нашей воинской части пронзительно взвывала сирена.

– «Волго-Балт» не может сдвинуться с места, – продолжал Женька. – Наверное, подцепил на винт какую-то дрянь со дна или напоролся на затопленную тысячу лет назад посудину. Сам знаешь, как это бывает.

Вокруг дежурки уже собрались несколько офицеров и матросов. Здесь же был и наш кэп, который, быстро въехав в ситуацию, коротко скомандовал: «По коням, ребята!»

Спустя пять минут рейдовый водолазный катер, помпезно именуемый нами не иначе как «Фламинго», уже принял на борт спасательную группу.

Я готовился к предстоящему погружению, надевая при помощи старого мичмана рыжий резиновый комбинезон, когда Сергей Павлов, коллега-водолаз, уже успевший нацепить на себя все, кроме шлема, тронул меня за плечо.

– Как думаешь, в чем там дело?

– Черт его знает, Серый! Наверное, намотал на винт что-то вроде стального троса. На дне столько всякого дерьма, что здесь можно ждать чего угодно…

– Это точно, – согласно кивнул мой единственный друг, с которым мы ещё в самом начале службы – в учебке Краснофлотска – нашли общий язык.

С тех пор мы были практически неразлучны. Я даже сумел заинтересовать Сергея моим любимым хобби – работой с «железом».

Он поддался на уговоры и стал вместе со мной три раза в неделю тренироваться в спортзале части. За прошедший со дня первого занятия год его худощавый торс покрылся рельефными буграми мускулов, что не ускользнуло от глаз мареманов, давших Серёге звучную кличку Хаммер, по имени знаменитого книжно-киношного частного детектива.

Появился кэп.

– Первым пойдёт Павлов, разведает обстановку, – объявил он и скрылся в надстройке.

К тому времени старик Дмитрич, как фамильярно мы называли самого пожилого мичмана на «Фламинго» Красикова, уже помог мне окончательно влиться в рыжую резину.

Он был единственным из «сундуков», к которому все без исключения парни относились с уважением. Причём до такой степени, что в дни, когда старик оставался обеспечивающим по части, в самоволки ходили исключительно с разрешения Бати, как его ещё именовали.

«Фламинго» был на месте аварии уже через десять минут.

Мы остановились по правому борту от застрявшего корабля, рядом с буксиром «Циклон». Это судно вместе с ещё одним буксиром удерживало несчастный «Волго-Балт» на месте.

Начали готовиться к погружению.

Наводку на бабку Алину дал Профессору дед одного из юных бычков.

Дней десять назад Вовочка, как называли этого пацана все боевики, подошёл к боссу и сказал, что его родной дедушка хочет с ним, Профессором, переговорить о чем-то очень важном. И самым что ни на есть приватным образом. О чем точно – Вовочка не знает и даже не догадывается.

Не в привычках авторитета было отказывать своим ребяткам в таких пустяках. И уже на следующий день к нему в офис заявился божий одуванчик – лет эдак под восемьдесят.

Дедуля представлял разительный контраст с внучком, будучи на полторы головы ниже его и раза в два с половиной легче. Игра природы, однако, подивился тогда Профессор. Но, как вскоре выяснилось, в интеллектуальном плане наблюдалась обратная картина.

Савва Родионович оказался искусствоведом, специалистом по ювелирным изделиям. А как бывший студент, правда недоучившийся, авторитет любил иногда побеседовать с интеллигентными людьми.

– Вы – личность в нашем городе известная, – без тени трепета начал дед Вовочки. – К тому же мой внук работает на вашу фирму, поэтому я решил обратиться именно к вам.

Профессор был хорошо осведомлён о своей репутации в Питере – его считали крупным криминальным лидером, и это было действительно так, – потому он никак не откликнулся на заявление посетителя, лёгким кивком предлагая ему продолжать.

– Я живу в пятикомнатной коммунальной квартире в доме дореволюционной постройки. Бывшая столичная резиденция богатого дворянского рода. В нашей квартире проживает ещё три человека – все они бессемейные женщины. С одной из них, Алиной Серафимовной Доркиной, мы соседи ещё с довоенных времён. Вместе с ней пережили блокаду.

Профессор как бы между прочим взглянул на часы. Савва Родионович понял вежливый намёк и ускорил повествование:

– Так вот. В блокаду, в самое её голодное время, люди продавали все, что у них было ценного, буквально за гроши. Точнее, меняли. Скажем, антикварный золотой кулон – на буханку хлеба или банку тушёнки. Впрочем, вряд ли это для вас большая новость. Но штука в том, что моя соседка Алина Серафимовна была в блокадные годы активной скупщицей драгоценностей.

– Всех этих деятелей после войны замело гэбэ, с конфискацией, – равнодушно заметил авторитет и без особого интереса спросил: – Ваша Алина Серафимовна что же, срок мотала?

– Отнюдь, – с торжествующей улыбкой ответил искусствовед. – Не нашлось таких, кто бы на неё стукнул, – и он скромно потупился.

Профессор начал въезжать в тему.