Фраера - Валерий Горшков

Услышав это, боевики переглянулись. То, что босс распорядился ехать к котловану, а не на традиционное место колки несговорчивых бизнесменов – личный хутор Профессора с пилорамой, для бойков означало одно: клиент на этом свете не заживётся.

Сам он, продолжал главарь, к их прибытию, скорее всего, будет уже на месте, но, если задержится, можно начинать без него. Дело обычное – требуется расколоть девушку на предмет бабок и цацек.

Но все пошло наперекосяк – поначалу из-за пустяковой дорожной неприятности. Размечтавшись об открывающихся перспективах, авторитет слишком поздно затормозил и поцеловал в зад стоящую на светофоре «копейку».

Он сразу возмутился – чего ради этот козёл остановился на красный свет в пятом часу утра! Но тут Профессор увидел машину дорожно-постовой службы…

Гаишник попался упёртый. Руку с баксами отвёл в сторону и повёз проверять авторитета на алкоголь. Потом составление протокола, то да се…

Освободился главарь криминальной группировки часа через два, а приехав к котловану, увидел, что боевики отводят глаза…

Возможность их сговора с последующей экспроприацией его десяти миллионов долларов (десяти лимонов баксов!) до сего момента не бралась Профессором в расчёт. Но, когда он услышал от быков, что у них якобы тоже произошла авария, а бабка за это время самопроизвольно испустила дух, то не смог поверить в такое тройное стечение неблагоприятных обстоятельств…

Блуждающие по сторонам лучи наших фонарей выхватили из мрака силуэт повалившегося на правый борт и расколовшегося почти надвое буксира.

Судя по виду, он провёл в состоянии «полного погружения» не один десяток лет, наполовину осев в серый песок и для полного счастья зарывшись носом в дно. Вот почему даже «Волго-Балт», достаточно сильное судно по сравнению с массой «утюга», не смог сдвинуть этот памятник кораблекрушения с места.

Как мы и предполагали, трос, накрутившийся на винт сухогруза, смотался с небольшой носовой лебёдки буксира. Каким именно образом тяжёлый стальной канат смог напрыгнуть на винт, идущий на расстоянии двух метров ото дна, я даже не задумывался. Нева порой вытворяла такие немыслимые пируэты, о которых любой не посвящённый в тонкости нашей профессии мог бы сказать, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. Но это – для чайников, а мы мастера аварийно-спасательной службы, за два года хорошо научились ничему не удивляться.

Облазив буксир, обнаружили несколько занятных деталей. Если верить табличке, приклёпанной на палубной надстройке возле двери в ходовую рубку, судно построено в тридцать втором году. А согласно трафарету, который, к нашему немалому удивлению, ещё возможно было прочитать, оно принадлежало ленинградскому торговому порту.

Но самым интересным стало открытие, недвусмысленно дающее понять, что «утюг» потоплен в результате серьёзных разрушений на корме после взрыва. Мы сошлись во мнении, что это мог быть сброшенный с самолёта фугас. Последний раз они рвались в городе во время блокады, так что время катастрофы тоже стало примерно известно.

Хаммер сообщил на «Фламинго» о находке и отправился проверить лебёдку, а я решил из чисто спортивного интереса осмотреть утопленника ещё раз.

В общем и целом выглядел он так, как и подобает пролежавшему пятьдесят лет под водой кораблю. Ржавый, грязный, покорёженный от времени и постоянного течения, с одним-единственным целым стеклом в передней переборке палубной надстройки.

Если не считать вывалившихся через пролом в корпусе и позеленевших от старости трех деревянных и одного металлического ящиков, я не нашёл ничего интересного.

Когда я легонько пнул один из них – он рассыпался, выпустив в воду стремительно унесённое течением облачко чёрной мути. Чем бы ни было его содержимое, за годы пребывания в воде оно превратилось в прах, слизанный Невой при малейшем прикосновении.

Повторив такую же процедуру с оставшимися двумя деревянными ящиками и проводив взглядом очень похожий на «дымовую завесу» спрута туман, я наконец добрался до железного сундука.

Он был ещё достаточно крепким и не хотел открываться, поэтому я свистнул Хаммера с инструментом.

– Серёга, подойди ко мне. Посмотрим, что здесь такое…

– В чем дело, Микульчик? – раздался в наушниках голос кэпа. – «Волго-Балт» должен уйти через тридцать минут, иначе я вам устрою вместо увольнения шесть часов политзанятий. Будете наизусть учить бессмертное творение генсека «Малая земля», а не девчонок тискать по квартирам.

– Здесь очень интересный металлический ящик, он вывалился из трещины в буксире, – объяснил я причину задержки. – Мы всколупнем крышку и посмотрим, что внутри. Это не займёт больше минуты.

Хаммер протянул мне какую-то хреновину, и я, опустившись на колени, принялся выламывать замки.

– Что за ящик? – насторожённо спросил Дмитрич. – Смотрите, не наломайте дров, экспериментаторы хреновы!

– Просто ящик, что-то вроде сундука, – ответил Павлов, внимательно наблюдая за моими манипуляциями.

Один замок уже капитулировал, и я усердно ковырялся во втором. Наконец поддался и он.

Я вогнал под крышку короткую стек-монтировку и, используя её как рычаг, навалился сверху.

Посопротивлявшись для приличия пару секунд, крышка дрогнула, с неё поднялось облачко песка, а потом одна за другой не выдержали и обломились ржавые петли.

Я взялся руками за один край, Хаммер – за второй, и мы приподняли крышку сундука на несколько сантиметров…

А потом так и остались стоять как вкопанные, непонимающе разглядывая содержимое ящика из-под патронов. Я ожидал обнаружить именно боеприпасы, сохранившиеся ещё со времён войны, так как пару раз за время службы мы уже вылавливали в Неве утонувшие полвека назад и несдетонировавшие авиационные бомбы. Но то, что предстало перед нами сейчас, не укладывалось ни в какие рамки!

Я с трудом сглотнул слюну и прохрипел:

– Ну?.. Крыша не едет?

Хаммер промычал что-то нечленораздельное, а потом медленно приложил одетую в резиновую перчатку руку с поднятым указательным пальцем к тому месту, где у человека, не облачённого в шлем-«трехболтовку», должен был находиться рот. Потом покачал головой: «Молчи, идиот» – и ткнул пальцем вверх, где переваливался с волны на волну наш рейдовый водолазный катер.

Я все понял, кивнул в ответ.

Мы положили крышку на дно, рядом с сундуком, и, не сговариваясь, одновременно опустились на колени по обе стороны от металлического ящика.

Я долго не мог решиться, но потом все-таки протянул руку и осторожно, словно прикасался к проплывающему в воздухе мыльному пузырю, взял одну из вещей.

И на моей ладони зажглась, сверкая жёлтыми гранями в свете подводных фонарей, маленькая золотая монета. Это была старинная немецкая марка с гордым профилем какого-то мужика в кудрявом парике.