Согрешить с негодяем - Кара Эллиот

— Но, дорогой! — Она провокационно надула губки. — Если ты уедешь, я останусь без пары.

— Кто-нибудь из этих осилит и двоих. — Лукас посмотрел, как Фарнем, в очередной раз приложившись к бутылке, снова устроился между бедрами своей партнерши. — Похоже, Фредди готов пахать еще и еще.

Шлюшка прищурилась.

— Выходит, я остаюсь на бобах? Я не для того тащилась сюда, чтобы любоваться на них и бить баклуши. Уговор был, что я буду заниматься тобой.

Голова у Лукаса раскатывалась от боли. Выудив из сюртука пачку банкнот, он сунул деньги ей в руки.

— Вот возьми и пересчитай. Займи свои умелые пальчики делом.

— Не порти настроение честной компании, Хэдли, — окликнул его Инголлз. Он лежал, вальяжно растянувшись на траве, и курил сигару. — Никуда он не денется.

Друзья заржали в ответ на шутку.

— Хорошо сказано, Фиц, — заметил Грили, вытирая слезы от смеха. — Никуда не денется! Ха-ха-ха!

Бездумная жестокость в отношении физического недостатка его родственника была словно пощечина. Лукаса охватил гнев. Захотелось наброситься на обидчиков. Но он тут же подумал, что если кого-то из них и нужно было отделать, так это его самого. Трое дружков просто во всем подражали ему. Так повелось со времен учебы в Итоне.

Чокнутый Хэдли. Одержимый тем, чтобы поставить искусство скандала на научную основу. Охотник за наслаждениями, всегда добивавшийся своей цели.

Лукас нахмурился. Неужели он действительно такой тупой, эгоцентричный пьяница? Безнравственная скотина, от которой несет перегаром и шлюхами?

Он встряхнулся, пытаясь прогнать мрачные мысли. Должно быть, падение в фонтан сказалось на его умственных способностях, а заодно и на его беззаботном отношении к жизни. Обычно ему было чуждо копание в себе…

— Ты не в том состоянии, чтобы отправиться куда-нибудь, — заявил Грили. Приятель пристально разглядывал Лукаса. — В смысле вид у тебя дерьмовый.

— Тем не менее через час я отправляюсь в Лондон, — пробурчал он.

— Ох, прекрати, — произнес Фарнем. — Ты не из тех, кто бросает друзей на произвол судьбы.

— Давай лучше выпьем еще по одной, — поддержал приятеля Инголлз.

— Ну… — Утро было ранним. — Ну если только по одной.

Маргарита заулыбалась, и ее рука двинулась вверх по его бедру.

Какого черта!

Комната, в которой она работала — ее святилище, — была убежищем, где она могла отрешиться от ядовитых сплетен и прочих реалий окружающего мира. Высокие, до потолка, окна обеспечивали свободный доступ свету. Рядами выстроились корешки книг. От них словно исходило ласковое тепло старого хереса — уютное дополнение к блеску полированного стекла. В безупречном порядке замерла лабораторная посуда. Микроскоп, пинцеты, щипцы, увеличительные стекла — все было готово для работы.

В этой комнате трудно было себе представить, что истина может быть искажена в угоду чьим-либо амбициям. Все можно было измерить. Здесь холодный расчет превалировал над грубыми эмоциями.

И все равно, прижав ладони к щекам, Кьяра с волнением ощутила, что они все еще горят от возмущения.

А может, от страха.

— Дьявол! — воскликнула Кьяра, разозлившись на себя за то, что позволила какой-то статейке вывести ее из равновесия. Так ли уж важно, что ее имя полощут «желтые листки»? Следствие по делу смерти ее мужа закрыто, и семье Шеффилд придется смириться с этим фактом. — Опасности больше нет, — добавила она, чтобы утвердиться в этой мысли.

Хватит жить прошлым! Учитывая, что ее сына сейчас нет в городе, эти две недели станут приятным перерывом в обычной жизни. Временем, когда она вновь вернется к научным исследованиям, забыв обо всех потугах родственничков покойного мужа очернить ее.

Пока Кьяра, раскрыв блокнот, делала записи, комната наполнилась запахом трав и пряностей, кипевших на медленном огне. На оригинальный рецепт средства, снимавшего боль с суставов при подагре, она наткнулась в средневековом манускрипте, который сама же отрыла на чердаке замка в Шеффилд-Мэноре. Но внесла в него некоторые коррективы исходя из собственного опыта.

Розмарин, экстракт можжевельника, сумах… Ставя галочки в списке, Кьяра решила со следующим боем часов добавить к смеси мирру. Это давало достаточно времени, чтобы привести в порядок свои записи к еженедельному сбору «Кружка ученых сивилл».

Кьяра печально улыбнулась. Таково было официальное название их группы, но между собой они именовали себя «Кружком грешниц». Считалось, что интеллектуальные занятия не к лицу леди. Однако, наперекор общественному мнению, пять женщин, входивших в кружок, объединял интерес к естественным наукам. И несмотря на разницу в возрасте и положении, они вдобавок были близкими подругами.

Кьяра аккуратно сложила бумаги в стопочку. Она не представляла себе, как смогла бы пережить эти полгода без их поддержки. Став членом кружка, Кьяра отошла от суматошного лондонского общества. Но все равно почувствовала шаткость своего положения, когда это общество накинулось на нее после внезапной смерти мужа.

Глубоко вздохнув, она прогнала прочь воспоминания о том, как ее преследовали, о своем смятении и замешательстве.

Родственники Шеффилда сразу стали строить грязные домыслы. Когда подозрения охватили большинство и тон обвинений стал угрожающим, ее собственная семья, чтобы избежать скандала, отдала Кьяру на растерзание резким на язык магистратам и коронерам с замкнутым лицом.

Закон требовал расследования обстоятельств скоропостижной смерти мужа. При этом никто не удосужился вспомнить, что муж был беспробудным пьяницей. Что, возможно, именно это и свело его в могилу. По подсчетам, в ту ночь, когда он умер, ему удалось прикончить полдюжины бутылок бренди. Но все равно ей пришлось выслушать досужие вымыслы его родных и их друзей насчет ее сварливого характера, привычки затворницы, про тайные убежища, в которых хранились какие-то неведомые яды.

Закрыв глаза, Кьяра пыталась не вспоминать лиц судейских, когда они выслушивали свидетелей. Она видела страх и отвращение, когда встречалась с ними глазами. До самого конца она не сомневалась, что они признают ее виновной в смерти мужа и передадут ее дело в уголовный суд.

Каким-то образом ей удалось выстоять в этом жестоком испытании. Не ради себя, ради Перегрина. Она была готова умереть тысячу раз, но только не отдать сына под опеку загребущей семейке Шеффилд. О, как они старались! Даже когда коронер недовольно объявил, что в его распоряжении нет достаточно улик, чтобы обвинить ее в убийстве. До сих пор они продолжают распространять небылицы о ее противоестественных увлечениях, психической неуравновешенности, которые не позволяют ей быть хорошей матерью.

Все больше лжи, все больше инсинуаций.

Кьяра стиснула руки. Она сделала все, что в ее силах, чтобы уберечь Перегрина сначала от перепадов в настроениях отца, потом от омерзительных подробностей дознания, а сейчас — от шлейфа скандала, который тянется за ней.