Принц на черной кляче - Анна Ольховская

Он с таким трудом сводил вместе носителей Древней крови, дожидаясь максимально чистокровного потомка гиперборейцев с соответствующей душой. Темной и жестокой. И ведь свел! И получилось! Причем целых два потомка, наделенных Силой! Правда, обе – девушки, и одна из них обладала отвратительно чистой и светлой душой, но и Силы, к счастью, у нее было поменьше.

Зато вторая – просто шедевр! Хрупкая девушка с внешностью эльфа и черной душой садиста. Дина Квятковская.

Раал вел девушку с самого рождения. С его помощью Дина смогла собрать вместе потомков тех шаманов, что закрыли в свое время Врата Раала, убедить их отправиться в поход по загадочным местам русского Севера, привести к сейду, в котором маялась тысячелетия душа Раала, найти Ключ и совершить первое жертвоприношение, выпустив этим Раала из камня и впустив его душу в себя[1]. Затем умница Дина продолжила череду жертвоприношений, но ей помешали мерзкие людишки – Лана Красич и Кирилл Витке.

И Дину упекли в закрытую психиатрическую клинику, в которой содержались особо опасные психи. Выбраться оттуда было практически невозможно, тем более что за пребыванием Квятковской в клинике постоянно следил Матвей Кравцов, начальник службы безопасности строительного холдинга отца Ланы, Мирослава Красича.

Опасную пациентку, едва не сбежавшую еще во время транспортировки, сразу же посадили на тяжелые транквилизаторы, постепенно превратив ее в овощ.

И Раалу, снова запертому в тюрьме – пусть и не в каменной, но разум овоща ничем не лучше камня, – пришлось очень и очень поднапрячься, вытаскивая носителя из психушки.

Но он справился[2]. И вновь привел носителя к Вратам, прихватив заодно в качестве жертвы ту самую Лану Красич, что помешала когда-то завершению ритуала. Теперь сама Лана должна была лечь в центр лабиринта, а вонзить Ключ в ее сердце предназначалось ее брату, Яромиру Красичу. Жертвенную кровь должен был пролить близкий родственник.

Ставший ментальным рабом Квятковской, Яромир почти справился.

Почти…

Раал уже видел, как в дрожащем над центром лабиринта мареве проступили силуэты собравшихся с той стороны Врат Верховных Жрецов, как просияли мстительной радостью их глаза, но в этот момент пуля просверлила во лбу Дины Квятковской третий глаз, лишая Раала носителя. А Ключ так и не вонзился в тело жертвы…

Все произошло так быстро, что Раал не успел среагировать. А потом его буквально накрыло волной ослепляющей ненависти и злобы.

И он не сделал того, что мог сделать. Единственно правильного шага в этой ситуации.

Он упустил момент. И второй потомок гиперборейцев, волею Провидения оказавшийся, вернее, оказавшаяся на месте жертвоприношения, исчезла прежде, чем Раал вынырнул из черной бездны яростного безумия.

Да, у Лены Осеневой была отвратительно светлая и чистая душа, но Раал мог вселиться только в носителя Древней крови. Разум и душа дикарей были закрыты для него.

Как и все предметы и растения Земли – вселиться в них без специального обряда Раал тоже не мог.

К счастью, на месте жертвоприношения остался Ключ – единственный предмет из Гипербореи. Яромир, сообразив, ЧТО он едва не совершил, в ужасе отшвырнул клинок слишком далеко. А потом в суматохе о нем банально забыли.

Так что пристанище для души Верховного Жреца нашлось.

А значит, ничего еще не закончилось…

– Ой, ну что ты делаешь, перестань! – Пухленькая светловолосая девушка, на щеках которой от улыбки счастливо жмурились симпатичные ямочки, шутливо хлопнула по потянувшейся в неправильном направлении руке.

Но поскольку девушка родилась и все свои семнадцать лет прожила в деревне, она по определению не могла оказаться хилой городской барышней, за свою жизнь не поднимавшей ничего тяжелее зонтика. Нет, эти крепкие ладошки и вилы держали довольно ухватисто, и с дойкой коров справлялись не хуже матери, и свиньям тяжеленные ведра с похлебкой таскали, – в общем, сильные они были, ладошки-то. И увесистые.

Поэтому шутливый хлопок показался управлявшему своими конечностями парню пинком взбрыкнувшей лошади. Ну, хорошо, не полноценной лошади, но зловредного пони – точно. Во всяком случае, на мгновение ему привиделось, что вместо кистей рук у его спутницы копытца.

– Ауч! – Он отдернул расхныкавшуюся руку и успокаивающе потер ушибленное место. – Клава, ты чего лягаешься?

– Я тебе что, лошадь, что ли, чтобы лягаться?! – возмутилась девушка.

Едва удержавшись от подтверждающего кивка, парень пробурчал:

– Нет, внешне ты похожа на хорошенькую девушку. Пока не начинаешь драться.

– И ничего я не дралась, я так, по руке хлопнула, чтобы не охальничал. – На круглых щечках Клавы снова захихикали ямочки. – Сережа, а я правда хорошенькая? Или ты всем девушкам так говоришь?

– И ничего и не всем! – Опытное женское ухо моментально уловило бы в искреннем негодовании парня излишнюю нарочитость, но у Клавы Севрюковой, младшей дочери Ивана Севрюкова, фермера из деревни Поморье, маленькие розовые ушки были совсем неопытными. И с готовностью подставили аккуратные краешки под внушительные связки отборнейшей лапши, навешиваемой столичным красавчиком. – Я, когда тебя в первый раз увидел, сразу понял: она! Та самая, которая снилась мне по ночам, которую я искал долгие годы и никак не мог найти! Если бы ты знала, Клавочка, как я тосковал, как страдал! Да, у меня были девушки и женщины – я ведь все-таки мужчина, но среди них я не нашел той хрустальной чистоты, которая просто звенит в тебе! – Блин, чуть не ляпнул – фиалка на горном склоне! Хотя вряд ли эта простушка вспомнит фразу из фильма, если вообще его смотрела. – Ты – словно горный источник живой воды, к которому стремится усталый путник! Нет, не воды – вина, молодого и хмельного, от которого просто сносит крышу! И ничего удивительного нет в том, что и мне снесло! Клавочка, милая моя, – голос парня снизился на полтона и стал бархатно-воркующим, – я с ума схожу рядом с тобой! Не вини меня в этом, вини себя! Я ведь не смогу теперь без тебя, солнышко мое! Я хочу, чтобы мы всегда были вместе! Всегда-всегда, – и в горе, и в радости!

– Ты… – Клава почувствовала, как немеют ноги, как сладко замирает бьющееся пойманной птичкой сердце, как от вкрадчивых прикосновений умелых рук незнакомо ноет внизу живота, как все бастионы, вроде бы основательно выстроенные под строгим надзором отца – «Ни-ни до свадьбы, Клавка! Узнаю что – изувечу и тебя, и хахаля твоего!» – начинают осыпаться, словно были выстроены из песка. – Ты что, меня замуж зовешь?

– Да, веточка моя яблоневая, да! – хрипло выдохнул Сергей, добравшись наконец, до пышной груди, такой настоящей, такой нежной и в то же время упругой, живой, не то что силикон его прежних подружек.